В конце восьмой главы «Евгения Онегина», прощаясь с героем и читателем, Пушкин пишет: «Промчалось много, много дней с тех пор, как юная Татьяна и с ней Онегин в смутном сне явилися впервые мне, и даль свободного романа я сквозь магический кристалл еще неясно различал». Пожалуй, самым главным в этом авторском признании является жанровое определение — «свободный роман». Главное произведение Пушкина свободно не только потому, что в нем прекрасно уживаются и органически взаимодействуют самые разные сферы русской жизни, но и потому, что обманчивая простота сюжета на поверку оказывается одной из главных загадок пушкинского сочинения.

Внешне система событий в романе выглядит вполне бесхитростно: молодой человек, «наследник всех своих родных», едет в деревню к умирающему дяде, однако успевает лишь на похороны. Он вступает в права наследства, остается в деревне, где знакомится с соседями, а далее в романе параллельно развиваются две любовные линии: Онегин — Татьяна и Ленский — Ольга. Нелепая дуэль приводит к гибели одного из друзей, Онегин уезжает в путешествие, а через несколько лет встречает любившую его девушку уже знатной дамой, верной своему мужу и ничего не забывшей. Это несложное действие развивается на фоне замечательных картин русской природы и русской жизни.

Но вот первый вопрос: где же завязка основной сюжетной линии? И в чем эта сюжетная линия заключается? С первых строк романа читатель погружается в пленительную стихию пушкинского лиризма с непередаваемой магией онегинской строфы, с замечательными переходами от эпического повествования к лирическим раздумьям. Мы знакомимся с Онегиным, узнаем многочисленные подробности его петербургского быта, повесь этот содержательно богатый материал служит лишь экспозицией к дальнейшим событиям. И дочитав до конца первую главу, мы понимаем, что тот конфликт, который ляжет в основу сюжета, еще даже не обозначен. Вторая глава погружает читателя в мир провинциального русского дворянства, в ту среду, которая не приемлет Онегина («Сосед наш неуч, сумасбродит, он фармазон, он пьет одно стаканом красное вино, он дамам к ручке не подходит...»), и читатель уже готов предположить, что именно конфликт героя с обществом станет основой сюжета романа — так же, как конфликт Чацкого с московским барством. Но нет, Онегин не Чацкий и в споры с соседями не вступает. Он просто велит закладывать жеребца с заднего крыльца, когда слышит приближающиеся к его дому домашние дроги соседей, и уезжает. Впрочем, в это же время в свою деревню приезжает новый помещик — молодой поэт Владимир Ленский. «Они сошлись: волна и камень, стихи и проза, лед и пламень не столь различны меж собой». Может быть, между этими героями, учитывая такую их непохожесть друг на друга, воз никнут противоречия, которые и выльются в завязку сюжета? Пушкин заманивает, завлекает читателя, но заставляет его каждый раз убедиться в ошибочности его предположений. Онегин и Ленский становятся приятелями. Во второй главе читатель знакомится и с семьей Лариных, с укладом их жизни, их семейными привычками, наконец с их дочерьми Татьяной и Ольгой. Столь подробный рассказ о Лариных оправдан тем, что Ольга — невеста Ленского. Но до самого конца главы за вязка сюжета не обозначилась. И лишь в третьей главе четко прописывается та сцена, которую следует считать завязкой, — знакомство Онегина с семьей Лариных. С этого момента и начнется истинное развитие действия с двумя параллельно развивающимися любовными линиями: Онегин — Татьяна, Ленский — Ольга.

Вряд ли читателю легко будет ответить па вопрос: почему в романе Пушкина такая обширная экспозиция? Зачем поэт, владевший законами гармонии как никто другой, так много места уделил повествованию о героях и так неспешно подвел читателя к началу сюжетного движения романа? На этот вопрос не отвечает даже Белинский, посвятивший роману Пушкина две большие статьи. Видимо, объяснение такому нетрадиционному подходу к сюжетостроению следует искать в природе ново го художественного метода, открытого Пушкиным, — метода реализма. Автору важно не только столкнуть героев романа в каком-то конфликте, не только резко обозначить их противоречия, но и понять природу их характеров, обстоятельства их становления, истоки их сегодняшнего поведения и образа мыс лей, лежащие в их прошлом.

Но и дальнейшее развитие действия может вызвать множество недоуменных вопросов. Так, отказавшись от традиционной сюжетной схемы, в основе которой лежит любовный треугольник, Пушкин не делает героев соперниками, а выстраивает две любовные линии, так же не схожие между собой, как и характеры их участников. При таком развитии сюжета ничто не предвещает дуэли, она кажется, да и в действительности является какой-то нелепостью, где главным побудителем становится не оскорбленное чувство чести, не серьезное столкновение личностей, а боязнь пересудов: «И вот общественное мнение, пружина чести, наш кумир, и вот на чем вертится мир!»

Уже современники Пушкина говорили о недостаточной мотивированности дуэлей Онегина и Ленского. По этому поводу замечательным представляется наблюдение Ю. Тынянова, что, вероятно, мотивировка дуэли лежала где-то за пределами романа, в чертах характера прототипа Ленского — Вильгельма Кюхельбекера. В связи с этим, естественно, вспоминается по чти к дуэль Пушкина и Кюхельбекера в послелицейские годы. Подходи же к сцене дуэли как кульминации романа (а дуэль в литературе пушкинской эпохи всегда была кульминационным моментом), интересно обратить внимание опять-таки на резкое нарушение романной традиции у Пушкина. Ведь при традиционном сюжетостроении кульминация момент наивысшего напряжения действия — непосредственно предшествует развязке. В «Онегине же после кульминации идет развитие действия, не менее напряженное, чем до кульминации. Дуэль делит роман почти на равные части, и перемены, происходящие с Татьяной и Онегиным во второй части романа, гораздо значительнее, чем в первых главах.

Но едва ли не самые большие недоумения у читателей и критиков вызывала развязка произведения, вернее, кажущееся отсутствие таковой. Традиционной романной развязкой была или смерть, или женитьба героя, или иное заметное событие, под водящее черту под всем происшедшим ранее. Пушкин же обрывает роман неожиданно, и читателю остается только гадать, что же будет с героями дальше. С изумлением констатируя это художественное решение Пушкина, Белинский писал: «Мы не знаем, что дальше случилось с Онегиным, да и на что нам это знать, если мы знаем, что силы этой богатой натуры остались без применения, жизнь без смысла, а роман без конца? Формулировка «роман без конца» и означает отсутствие развязки, которое, впрочем, Белинский объясняет художественной природой романа.

Но есть и другая, чрезвычайно интересная точка зрения. Замечательный литературовед и психолог Л. Выготский в книге «Психология искусства» подходит к проблеме сюжета «Онегина» в высшей степени оригинально. Он считает главным конфликтом, главным противоречием романа не внешние события, не противоречия, возникающие между героями, а то противоречие, в которое впадают герои сами с собой в последней части романа. Особенно интересна в этом смысле эволюция Онегина, который в первой части романа никак не походит на трагического героя. Вплоть до объяснения с Татьяной после получения ее письма Онегин остается светским человеком, не способным на глубокое чувство. И лишь в конце совершенно иначе открывается личность Онегина, чему в немалой степени способствует «потрясающая правда его Письма», как пишет Выготский.
Я знаю: век уж мой намерен,



 






Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я...

Весь конец романа, как это не замечали прежде, вплоть до последней строки, по мнению Выготского, насыщен намека ми на то, что Онегин гибнет, на то, что жизнь его кончена, на то, что ему больше нечем дышать. С потрясающей силой это вскрывается в знаменитой сцене их нового свидания, которое было прервано внезапным звоном шпор.
И здесь героя моего
В минуту, злую для него,
Читатель, мы теперь ост
Надолго.., навсегда...

Пушкин обрывает как будто бы на случайном месте, но эта внешняя случайность еще более подчеркивает художественную завершенность романа. «На этом кончено всё», — пишет Выготский — в отличие от формулы Белинского «роман без конца».

Свободный роман Пушкина опрокидывает все привычные схемы и открывает новые горизонты в искусстве не только сюжета, но и композиции. И здесь, как и в сюжетостроении, по началу все кажется незатейливым. деление на пронумерованные автором главы, каждая из которых состоит из пронумерованных строф, — вот, кажется, и все особенности внешнего построения. Конечно, в композиционный ряд романа входят и эпиграфы, и посвящение, и вынесенное за пределы основного содержания романа «Путешествие Онегина». Но не в этом своеобразие неповторимого, уникального создания Пушкина. Удивительна параллельность любовных линий, еще удивительнее зеркальность композиции в рассказе о судьбах Онегина и Татьяны: письмо Татьяны — ее объяснение с Онегиным, письмо Онегина — его объяснение с Татьяной. Но, конечно, главным открытием поэта в области композиции стали онегинская строфа и прямое присутствие автора в романе.

При непосредственном восприятии онегинского текста мы вряд ля отдаем себе отчет в том, почему так завораживает мелодия стиха, что за странный секрет кроется в музыкальной природе этого романа. Между тем главный секрет как разгиб кости и подвижности строфы, избран для «Евгения Онегина» свой любимый четырехстопный ямб, Пушкин отказался от того сплошного, мощного стихового движения, которое было ему свойственно в южных поэмах, а разделил главы на строфы с всеми возможными видами рифмовки внутри строфы: и пере крестная, и смежная, и опоясывающая рифма присутствуют в онегинской строфе. Четырнадцать строк это классический объем сонета, но чередование рифм в «Онегине» совершенно иное. Этот прием позволил поэту избежать монотонности, что, наверное, было бы самым опасным для большого эпического полотна в стихах. Порой Пушкин пропускает какие-то строки или даже целые строфы, как бы предлагая читателю пофантазировать над загадочными точками вместо текста. И только три фрагмента романа выпадают из этой общей строфической системы: Письмо Татьяны к Онегину «Письмо Онегина к Татьяне» и «Песня девушек» отличающаяся к тому же в стихотворным размером.

Лирическое начало романа, связанное с присутствием автора, является, пожалуй, главной композиционной особенностью «Евгения Онегина» Весь роман, а в особенности верная и восьмая главы, пронизан лирическими отступлениями. Иногда это несколько строк, иногда целая строфа, а порой, как в начале восьмой главы, несколько строф. Лирические отступления в романе охватывают все области жизни в интересов автора: русская природа, литература и искусство, история и современность, любовь и дружба, мораль и честь, биография автора и история его творчества вплоть до того дня, когда Муза впервые явилась к нему в образе Татьяны Лари ной «с французской книжкою в руках, с нездешней думою в очах». даже те со временники Пушкина, которые не принимали его любимого героя (А. Бестужев, К. Рылеев), были покорены лирической частью «Онегина». Белинский же, напротив, считал, что лирическое начало не просто композиционный прием, а та единственная форма, которая в полной мере может быть названа средством существования содержания: «Здесь вся жизнь его, его душа, его понятия и идеалы, и можно указать слишком на не многие творения, в которых личность поэта отразилась бы с такою полнотою, светло и ясно, как отразилась в личность Пушкина».