Пушкин, как современник Грибоедова, мог в “Евгении Онегине” откликнуться на “Горе от ума” непосредственно в аллюзиях и реминисценциях. Толстой же, рисуя дворянскую Москву начала века, мог использовать некоторые образы Грибоедова сознательно, но концепция автора “Горя от ума” при этом подверглась серьезному переосмыслению. Грибоедовские реминисценции у Пушкина и Толстого можно рассматривать в более узком и более широком значениях. К первому будет относиться непосредственный отзвук стихов “Горя от ума”. Ко второму - все, что вызывает воспоминание о “Горе от ума”, наводит на сопоставление с ним. Если для Пушкина характерны оба указанных момента, то для Толстого преобладающим будет второй. Это различие можно объяснить несколькими причинами. Во-первых, тем, что произведение Пушкина - стихотворное, а Толстого - прозаическое. Во-вторых, тем, что если для Пушкина характерно равноправие (а на раннем этапе даже преобладание) использования литературного материала наряду с материалом, взятым из самой жизни, то для Толстого как крупнейшего представителя русского реализма характерна ориентация на жизненный материал и критика “литературности”, под которую у него попал даже Шекспир. Кроме того, Грибоедов и Пушкин были современниками, а Толстой жил в другую эпоху. В “Евгении Онегине” и “Войне и мире” есть темы, на которые как бы падает отсвет грибоедовских тем. Прежде всего это относится к картинам московского общества. Наиболее ощутимы отзвуки “Горя от ума” в седьмой главе “Евгения Онегина”. Один из эпиграфов к ней прямо указывает на связь с грибоедовской комедией. Остановимся на смысле этого эпиграфа. Чацкий, оказавшись после долгого отсутствия в Москве, говорит: 

Что нового покажет мне Москва?
Вчера был бал, а завтра будет два.
Тот сватался - успел, а тот дал промах.

Все тот же толк, и те ж стихи в альбомах. Далее следуют слова, вынесенные в эпиграф, после чего идет монолог Чацкого, зло осмеивающего московских бар. Таким образом, эпиграф отсылает к сатирической картине Грибоедова и настраивает на тот же лад. И действительно, Москва, в которой оказывается Татьяна, поразительно напоминает Москву Грибоедова. Строфы седьмой главы “Евгения Онегина” буквально переполнены грибоедовскими реминисценциями.

Но в них не видно перемены, Все в них на старый образец

- приводит на память грибоедовский “все тот же толк”. “Те ж стихи в альбомах” - эта любимая струя “домашней поэзии” оборачивается у Пушкина элегией, которую готовит

Тане какой-то шут, прислонившись к стене,
А он все клуба член исправный

отсылает нас к словам Чацкого о Фамусове: .

Ну что ваш батюшка? все Английского клуба 
Старинный, верный член до гроба?

Ироническое упоминание “палаты Английского клуба”, где происходят “о камах пренья”, содержалось в восьмой главе первоначальной редакции “Евгения Онегина” и напоминало слова Фамусова о тех московских старичках, которые

И об правительстве иной раз так толкуют...
Не то, чтоб новизны вводили...
...а придерутся
К тому, к сему, а чаще ни к чему...

Старый граф Илья Андреич Ростов тоже был членом английского клуба и даже его старшиной. С Фамусовым его сближает не только это. Вспомним именины в доме Ростовых, когда граф, принимая визиты, повторяет слова благодарности и приглашение к обеду “с одинаковым выражением... всем без исключения и изменения”. Не напоминает ли это фамусовское

Я всякому, ты знаешь, рад.

Если вспомнить его же “перед родней, где встретится, ползком”, то легко увидеть связь этого момента с ласковыми встречами Тани на родственных обедах с хлебом-солью. В “Войне и мире” отозвалась строка Грибоедова:


 





Что за тузы в Москве живут и умирают!

Она как нельзя лучше передает все, что связано с “известным богачом и красавцем екатерининского времени графом Безуховым”! Употребил Толстой и само слово “тузы” как раз в этом значении. Описывая обед в английском клубе в честь Багратиона, Толстой отмечал: “Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших”. Если у Толстого грибоедовские образы оказываются лишенными сатирического оттенка, то Пушкин сохраняет его в своем изображении московских типов. В этом он следует за Грибоедовым и не скрывает этого. Упоминание в строфе ХIV седьмой главы тетушки княжны, мосье Финмуша, шпица заставляет нас вспомнить тетушку Софьи, “у которой воспитанниц и мосек полон дом”, шпица старухи Хлестовой, Гильоме, у которого были все шансы стать не только другом, но и мужем. Строфа даже по своему характеру очень напоминает монолог Чацкого, начинающийся со слов, вошедших в эпиграф. Для продолжения сравнения можно сказать о соответствии отрицательных типов.

Сам толст, его артисты тощи...
Семен Петрович так же скуп....
И так же ест и пьет за двух.
Книгам враг...
Иван Петрович так же глуп, .

Строка: “А я так за уши драла!” почти буквальное повторение слов Хлестовой о Чацком: “Я за уши его дирала”. Как чуждо московское общество Чацкому, так чуждо оно и Татьяне. Но у Пушкина “невинные беседы с прикрасой легкой клеветы” не занимают такого важного места в действии, какое отведено им у Грибоедова. Сатирическая сторона у Пушкина не заслоняет других сторон Москвы, в которой он замечает и памятники русской славы, и неповторимый архитектурный облик. Мысль Грибоедова о пустоте московского светского общества не оказалась чуждой и Толстому.

“Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой”, - говорит Борис Друбецкой и несколько раз повторяет эту мысль. В светском обществе есть свои авторитеты. Фамусов говорит у Грибоедова:

А дамы? сунься кто, попробуй, овладей;
Судьи всему везде, над ними нет судей. 
Скомандовать велите перед фрунтом! 
Присутствовать пошлите их в сенат!

Такая характеристика как нельзя лучше подходит к Марье Дмитриевне Ахросимовой, которую знала вся Москва и которую “все без исключения уважали и боялись”. Кроме важных лиц есть незаменимые, которые как бы олицетворяют само общество. Такую роль играет в комедии Загорецкий. Подобную роль выполняет в “Евгении Онегине” Зарецкий, эпизодический выход которого происходит во второй половине развития сюжета. Загорецкий появляется аналогичным образом.

Отмеченные случаи не исчерпывают всех реминисценций “Горя от ума”, но подтверждают факт влияния комедии Грибоедова на творческие поиски Пушкина и Толстого. Вполне уместно задать вопрос: какую роль играют грибоедовские реминисценции в рассматриваемых произведениях? Постараемся в этом разобраться.

Когда перед Пушкиным встала задача изображения московского общества в романе, он не прошел мимо опыта Грибоедова. Направленность комедии, видимо, оказалась близка к одной из частных задач, которые решал Пушкин. Использование им реминисценции из комедии Грибоедова можно рассматривать как средство создания наиболее лаконичным способом обобщенных образов периферийных героев романа/Читатель мог знать о них больше, чем сказано в романе, достраивая образ на основе его разработки в “Горе от ума”, как бы попадавшего в структуру романа. Подобное проникновение подтверждается следующей цитатой:

Он возвратился и пропал, 
Как Чацкий, с корабля на бал.

Пушкин сам однажды подал в положение Чацкого, прибыв в Москву после долгого отсутствия. Это могло усилить его восприятие комедии, которая была использована в его творчестве спустя несколько лет.

Если в “Евгении Онегине” память о “Горе от ума” увеличивает, как бы добавляет “глубину резкости” изображения за счет собственных элементов, то в “Войне и мире” отголоски комедии как бы сужают картину, напоминают о характерных положениях. Но у Толстого эти положения усложняются, становятся более жизнеподобными. Реминисценции у него получают характер отправных точек, за которыми следует всегда развитие их темы. Проанализировав грибоедовские реминисценции в “Евгении Онегине” и “Войне и мире”, можно сделать вывод, что усвоение опыта Грибоедова и отталкивание от его традиций было важным моментом в создании новаторских произведений русской литературы.