Чего же хорошего?
Полный развал!
Шумит,
как Есенин в участке.
В. Маяковский

У каждого поэта или писателя есть своя репутация: Пушкина считали повесой, Эдгара По — пьяницей, Бродского — тунеядцем. Не удалось избежать этого и Есенину. Слава «хулигана и скандалиста» прочно закрепилась за ним, причем закрепилась в письменной,форме: тому свидетельством являются и строчки других поэтов, и стихи самого Есенина. И именно поэтому Есенин для многих так и останется поэтом «Москвы кабацкой», «московским озорным гулякой». Так почему же возник этот образ, почему он зародился, как он развивался и пришел ли ему конец?

Первое «хулиганское» стихотворение поэта, которое, кстати, так и называется «Хулиган», относится к послереволюционному периоду. До этого были восторженные, полные ожидания «чудесной гостьи» — революции — стихи. В них поэт воспевал грядущие перемены в жизни страны и райский край Инонию, в котором все по-иному, лучше, чище, добрее. Край этот удивительным образом похож на родную деревню автора, которую он идеализировал. Но мечтам поэта сбыться было не суждено.

Грянула война, а за ней — индустриализация всей страны, и от «мужицкого рая» пришлось отказаться. У Есенина не остается «любви ни к городу, ни к деревне». А отсюда совсем близко до кабака: Оттого-то вросла ту жиль В переборы тальянки звонкой. И соломой пропахший мужик Захлебнулся лихой самогонкой.

Отныне герой поэзии Есенина — «московский озорной гуляка». Он наперекор всем идет нечесаный, ввізьівая брань и осуждение со стороны прохожих, ночами читает стихи проституткам и пьет спирт, похабничает и скандалит. Его судьба — «умереть в кабацкой пьяной драке» на изогнутых московских улицах. В есенинских стихах мы видим Москву «кабацкую», разгульную, пьяную. Этот город его захватил, одурманил, опьянил. С болью думает герой о своей прежней жизни: Вспомнил я деревенское детство, Вспомнил я деревенскую синь.

И всего трепетней и пронзительней его воспоминания именно тогда, когда вслед ему доносится чужая брань — оттого, быть может, он и любит свою скандальную славу. Ведь в глубине души он все такой же деревенский парень с васильковыми глазами и ранимым сердцем. Его.душа в крови от ударов ближних, как когда-то в детстве было в крови лицо. Он «нежно болен вспоминанием детства» и сожалением о былой свежести и «половодье чувств». Эта память о прежней жизни в родном фаю проявляется в характере образов его Поэтических размышлений. 

Герой —такой же хулиган, как и дождь, как ветер. Разгульная тоска точит его глаза, словно синие листья червь. Деревня становится для него олицетворением прошлой, лучшей жизни и прибежищем, которым поэт не спешит воспользоваться, потому что:
Я люблю этот город вязевый, Пусть обрюзг он и пусть одрях...

И от прежней жизни у него осталась одна радость — дружба с «братьями нашими меньшими». «Средь людей я дружбы не имею», — говорит о себе герой. Люди не способны ответить на его чувство, это чужой и хохочущий сброд, не понимающий души поэта, а потому всячески ему за это мстящий. Другое дело — звери: «Для зверей приятель я хороший». Его знаменитый цилиндр — не для того, чтобы производить впечатление на женщин: подобные желания кажутся ему просто глупыми. В цилиндре «удобней» давать овес кобыле, чтобы уменьшить грусть, таящуюся в сердце. Отчего же грустно поэту? Возможно, потому, что он одинок. Когда-то Блок писал о таком одиночестве: Храню я к людям на безлюдье Неразделенную любовь.

 





А Маяковский, не увидев вокруг себя людей, рвется целовать «умную морду трамвая». Одинокий герой Есенина же «пришел целовать коров». Он никогда не скажет про людей «озверевшие», потому что это будет оскорблением для животных.

Резкое осуждение за свой цинизм и грубость обычно вызывают два стихотворения «Сыпь, тальянка...» и «Пой же, пой, на проклятой гитаре...» Позднее сам автор говорил, что не может от них отказаться, так как внутренне пережил все описанное в них. «Горькая отрава» стала частью жизни героя. В кабаке за рюмкой водки он цинично рассуждает о жизни, России, женщинах. Высокое чувство любви для него не существует, есть только горькая «правда земли», основной человеческий инстинкт: И я сам, опустясь головою, Заливаю глаза вином, Чтоб не видеть в лицо роковое, Чтоб подумать на миг об ином.

Поэт с болью осознает глубину своего падения. Чувство отвращения вызывает у него «пропащая гульба». За подчеркнутой грубостью и цинизмом срывается сердце, открытое для любви и добра. Так когда-то писал о себе Маяковский: «Я люблю смотреть, как умирают дети», пряча свое «сплошное сердце», что стучит повсеместно. Герой Есенина чувствует: Что-то всеми навек утрачено. Май мой синий! Июнь голубой!

Жизнь кажется ему загубленной. Он ощущает свою небывалую усталость и вновь возвращается мыслями к отчему дому, его благотворному свету. Но поэт понимает, что ему нет возврата в прошлое, что угасла «та нежная дрема». Герой, однако, чувствует, как оставляет его желание мучить себя. Он ни о чем не жалеет:
Пусть не сладились, пусть не сбылись Эти помыслы розовых дней. Если черти в душе гнездились — Значит, ангелы жили в ней. 

Последний цикл «хулиганских» стихов — «Любовь хулигана». В прошлом разгульная жизнь, бовь явилась как спасение. Ради любимой герой готов бросить омут кабаков. Он поет ей об уход* хулиганстве. Пусть им досталась только осенняя усталость чувств, не стоит жалеть о том, что 
Так мало пройдено дорог,	
Так много сделано ошибок.

Герой воскрес для жизни, он верит в то, что он еще будет слушать песни дождей и черемух—« здоровый живет человек».

Так находит свой конец образ хулигана в творчестве Сергея Есенина. С радостью поэт отрекается «скандалить», с радостью ищет и обретает новые темы для своих стихов. Тому свидетельство—красота его «Персидских мотивов». Этот сборник так и начинается — с признания поэта о том, что его душу больше не гложет «пьяный бред», он больше не желает быть хулиганом «Москвы кабацкой»! 

В своем стихотворении «Письмо к женщине» сам автор так представляет свое падение в омут разгуле в развороченном быте ему не удалось определиться в своем назначении, и он предпочел «сгореть в угаре пьяном». Теперь все не так. Он стал не тем, чем некогда был. И это — последнее слово в есенинской исповеди «хулигана».