В центре очерка судьба дворовой девушки Лизы, воспитанной вместе с дочерью своих господ, по «осужденной жить в рабстве», ощущая весь ужас этого состояния. Мягкий мечтательный лиризм «Марьиной рощи» сменяется в «Печальном происшествии» интонацией негодующего протеста. Форма письма к издателю, тон эпистолярной исповедальности обретают функцию апелляции к общественному мнению. Черты романтического злодея, проступающие в облике преследователя Лизы, полковника, который не мог «вообразить, чтоб бедная Лиза, рожденная рабою, способна была чувствовать благороднее, нежели он, старый дворянин и полковник»; тонкость характеристики действующих лиц драмы; скупые элементы сентиментального стиля, не нарушающие сдержанного лаконизма повествовании, - все подчинено стремлению вскрыть трагизм судьбы крепостной Лизы и полюбившего ее дворянского юноши Лиодора, вызнать возмущение читателя поступками их губителей.

Не только проблематика, но и поэтика «Печального происшествия» существенно отличают его от «истинной» повести. Отзвуки классицизма, воспринятого Жуковским в пансионе и наложившего отпечаток на ранние его произведения, совершенно не слышатся в «Марьиной роще». Зато в «Печальном происшествии» они оживают с новой силой, стиль Жуковского обретает твердость и мужественность, достойные ученика соратников Н. И. Новикова.

Гражданственность позиции, занятой Жуковским - автором «Печального происшествия», художественная чуткость, побудившая его облечь свой протест в формы как нельзя более соответствующие содержанию, становятся еще более очевидны в сравнении с опытом В. Т. Нарежного, обратившегося к близкой теме в 1824 г. Его «Мария» генетически восходит к типу повести о несчастных влюбленных. Историю Марии рассказывает у Нарежиого ее отец. Оп возлагает вину за погубленную дочь на книги, которые она читала, воспитываясь с графскими детьми, разделяет негодующий ужас графа, узнавшего, что единственный сын его любит дочь крепостного слуги, и способствует разлуке влюбленных, которая привела к их гибели.

Было бы, однако, ошибкой объяснять столь разительное несходство двух произведений Жуковского, написанных практически одновременно, одними лишь внутренними творческими закономерностями или тем, что они отразили разные грани личности автора. Приведенный случай - проявление особенности, симптоматичной для прозы 1800-х годов. Ломка и перестройка системы жанров еще не означала в эти годы отмены жанрового мышления. Обращение к определенному жанру влечет за собой устойчивый комплекс связанных с ним тематических, сюжетных и стилистических клише. Такие бытописатели, как А. Измайлов или В. Нарежный, пробуя силы в жанрах сентиментальной прозы, усваивают приемы «чувствительного» повествования, Жуковский же в «Печальном происшествии» совершенно свободен от элегической символики, но оказывается в поле притяжения других жанровых образцов.


 



Типологическое несходство «Марьиной рощи» и «Печального происшествия» симптоматично и в другом отношении. Аналогичное явление наблюдаем в творчестве Батюшкова-прозаика: историческая его повесть «Предслава и Добрыня» (1810) решительно несходна с «Прогулкой по Москве» (1811-1812) или с несколько более поздним «Путешествием в замок Сирей» (1814). Современная тема в сочетании с отходом от канонических жанров несет с собой обновление прозы. Именно повествование о современности оказывается «клеточкой», в которой накапливается способность исторически точного воспроизведения действительности, подготавливается изображение прошлого в его жизненной конкретности, осуществленное уже следующей литературной эпохой.


С отходом от издания «Вестника Европы» Жуковский-прозаик надолго замолчал. И житейская и творческая потребность в прозаических переводах была для него позади. Оригинальную прозу надолго оттеснили стихи. В первой половине 1820-х годов он вновь выступает с художественной прозой. «Отрывки из путешествий в 1821 и 1824 годах - образец прозы описательной, - писал Вяземский в’ 1827 г. об этих, последних публикациях. - Можно смело сказать о Жуковском, что он равно великий живописец и в стихах и в прозе».81 Слог Жуковского-прозаика, его дар наблюдения и описания природы с годами усовершенствовались. Но за время его молчания были написаны, а затем и увидели свет прозаические сочинения Батюшкова. Когда же Жуковский печатал отрывки своих путевых записок, вокруг шумела поросль молодых повествователей. Они решали свои задачи, выдвинутые новым литературным периодом. Литературный период 1800-х годов, с которым связаны основные выступления Жуковского-повествователя, определившие долю его участия в становлении повой русской прозы, для них был пройденным этапом.

В заключение необходимо коснуться еще одного, быть может, самого важного вопроса. Речь идет о той роли, которую сыграло в становлении новой русской прозы творчество не только Жуковского-прозаика, но и Жуковского-поэта.

«В своих балладах, - писал Н. В. Измайлов, - Жуковский является мастером остросюжетного повествования, стремительно и очень напряженно идущего к трагическому (как правило) концу». Эти слова наводят на мысль, не получившую выражения ни у самого Н. В. Измайлова, ни у других исследователей. Мы имеем в виду связь между развитием жанра баллады и последующим развитием прозаических жанров.

При всем отличии от низового авантюрного романа эпическая поэма XVIII в. имеет с ним одну общую черту. Она строится как обширное многоплановое повествование, складывающееся из цепи сменяющихся эпизодов. Отказавшись от громоздкой формы авантюрного романа, Карамзин в каждой из своих повестей сосредоточивает действие на легко обозримой сценической площадке с малым числом действующих лиц. Но при этом повести его характеризуются ослаблением роли сюжета, что компенсируется в известной мере психологической напряженностью действия, которая распространяется на все элементы повествования и объединяет их.