Как и у Карамзина, ценность поэзии определяется прежде всего силой ее воздействия на людей: поэзия внушает благородные, возвышенные чувства. Поэзия, по словам Карамзина, всегда «для душ чистейших благом будет». Развивая эту тему, Жуковский придает ей новое социальное звучание:

    * Да бедный труженик душою расцветет
    * От ваших песней благодатных!
    * Но да обрушится  ваш гром
    * На сих жестоких  и развратных,
    * Которые, в стыде, с возвышенным челом,
    * Невинность, доблести и честь поправ ногами,
    * Дерзают величать себя полубогами!

Программа обличительной поэзии, о которой говорит здесь Жуковский, не была реализована в его собственном творчестве. Но характерно, что поэзия предстает здесь как сфера, в которой возможно осуществление некоей высшей справедливости. Кругу житейских ценностей противопоставляются более высокие - духовные, обладателями которых оказываются истинные поэты. В связи с этим возникает тема, принципиально важная для творчества как Карамзина, так и Жуковского, - тема независимости творца.

Для русской поэзии того времени названная тема сохраняла особую остроту, так как далеко не изжили еще себя эпигонская ода, стихи «на случай», посвящения высокопоставленным покровителям. С самого начала своего творчества Карамзин в этом отношении занял вполне определенную позицию. Не вступая в открытую полемику с официальными одописцами, он недвусмысленно выразил свое отношение к подобной поэзии в небольшом стихотворении «Ответ моему приятелю, который хотел, чтобы я написал похвальную оду великой Екатерине» (1793).



 




Таких разных писателей, как Карамзин и Державин, объединяло нечто очень важное: «высокий идеал, идеал свободного, независимого писателя-патриота, писателя-учителя, писателя - выразителя общественного мнения». Вне всякого сомнения, подобная позиция была очень близка Жуковскому, который писал в стихотворении «К поэзии»:

    * Не остыдим себя хвалою
    * Высоких жребием, презрительных душою, -
    * Дерзнем достойных увенчать!
    * Любимцу ль Фебову за призраком гоняться?
    * Любимцу ль Фебову во прахе пресмыкаться
    * И унижением Фортуну обольщать?

Позднее эта тема в несколько ином аспекте получила отзвук в переведенной Жуковским балладе Ф. Шиллера «Граф Гамбургский» (1818), отразившей уже «романтическое представление о творческом акте как о свободном и независимом от внешних причин и от чужой воли выражении внутреннего мира поэта».

Жуковский, как и его предшественник, убежден, что чтение - неотъемлемая часть общественного «воспитания», так как «обращение к книге приготовляет к обращению с людьми». Но если Карамзин с удовлетворением отмечает интерес публики к чтению романов («лишь бы только читали!»), то Жуковский считает, что далеко не всякое чтение может принести пользу. Он решительно осуждает чтение романов: «занятие без внимания, пустая пища для ума». Смысл чтения он видит в том, чтобы «совершенствоваться,  час от часу более привязываться ко всему доброму и прекрасному».

Жуковский в меньшей степени, чем Карамзин, проявляет интерес к вопросам политики, прямо заявляя: «Политика в такой земле, где общее мнение покорно деятельной власти правительства, не может иметь особенной привлекательности для умов беззаботных и миролюбивых».