Старцев влюблен, но романтика любви, ее поэзия ему чужды. Он, собственно, совсем молодой человек: только что стал врачом, только что начал работать; ему лет 25, очевидно. Но ведет он себя, и сам себя ощущает уже в самом начале повествования каким-то отяжелевшим - не только физически, но и духовно. «И к лицу ли ему, земскому доктору, умному, солидному человеку, вздыхать, получать записочки, таскаться по кладбищам, делать глупости, над которыми смеются теперь даже гимназисты? К чему поведет этот роман? Что скажут товарищи, когда узнают?» - размышляет Старцев накануне свидания. Это типично «футлярные» соображения. В данном случае врач Старцев вплотную приближается к учителю Беликову: интонация «человека в футляре» здесь чувствуется явно. Внутренне Старцев ощущает себя пусть не стариком, по уже солидным человеком. Стоит отметить, что в рукописи были его слова, более подобающие ворчливому старичку: «Теперешняя молодежь какая-то чудная». Чехов их вычеркнул, ибо читатель мог бы и на самом деле подумать, что Дмитрий Ионович намного старше Котика, чего на самом деле не было. Но фамилия его - Старцев - в данном случае оказывается «говорящей».

Появился уже в его душе «холодный, тяжелый кусочек», который перебивает мысли о страстной любви трезвыми рассуждениями типа: «А приданого они дадут, должно быть, немало…»

Что же произошло с доктором Старцевым? Почему, в силу каких причин он, молодой земский врач, весь отдававшийся работе и любивший ее, превращается в конце концов в пухлого, красного, неприятного человека с топким и резким голосом (горло заплыло жиром), с тяжелым и раздражительным характером? Кто виноват в таком превращении?

В реалистической литературе принципиальное значение имеет постановка и решение проблемы «герой и среда». Психология героя, его взгляды, поступки - все в конечном счете обусловлено средой, которая накладывает свой отпечаток на мысли и действия персонажа. Однако человек не может быть пассивной жертвой внешних сил. Русские писатели всегда пропагандировали мысль о необходимости борьбы с неблагоприятными обстоятельствами,

Как известно, для русской классической литературы чрезвычайно важной была проблема нравственной ответственности человека за самого себя и за других, в конечном счете, за ту самую среду, воздействовать на которую можно и должно. Мы знаем, что именно так относился к этой проблеме и А. П. Чехов.

Что касается героя рассказа «Ионыч», то он не просто погибает, поддаваясь обстоятельствам; он поддается с готовностью, без малейшего сопротивления, очень быстро. Никаких внутренних терзаний не происходит; ему не приходится бороться с собой, мучиться, переживать и т. д. Таким образом, в «Ионыче» объектом критического анализа является и мертвящая сила пошлости, обывательщины, под влиянием которой доктор Старцев становится отвратительным Ионычем, и сам герой.

Первая же фраза рассказа намечает такую конфликтную ситуацию: «Когда в губернском городе С. приезжие жаловались на скуку и однообразие жизни, то местные жители, как бы оправдываясь, говорили, что, напротив, в С. очень хорошо, что в С. есть библиотека, театр, клуб, бывают балы, что, наконец, есть умные, интересные, прекрасные семьи…»


 





Поначалу может показаться, что Старцев принадлежит к числу тех самых приезжих, которые жалуются на скуку. Он приезжий, это верно, но ему-то как раз с самого начала все понравилось! Он стал испытывать скуку тогда, когда сам сделался местным жителем. Иными словами, Чехов нарушает тот привычный стереотип, который сам же наметил в начале повести.

Доктор Старцев довольно скоро научился не отделять себя от местных жителей. Отвечая на вопрос Екатерины Ивановны, он говорит: «Вы вот спрашиваете, как я поживаю. Как мы поживаем тут? Да никак». Очень характерно это изменение местоимения. Я закономерно переходит у него в мы. Он не отделяет себя от окружающих, но в то же время этих окружающих судит, следовательно, и себя вместе с ними. Множественное число сохраняется, но потом снова появляется я: «Старимся, полнеем, опускаемся. День да ночь - сутки прочь, жизнь проходит тускло, без впечатлений, без мыслей. Днем нажива, а вечером клуб, общество картежников, алкоголиков, хрипунов, которых я терпеть не могу».

Жалобы Старцева очень напоминают покаянные речи Андрея Прозорова (пьеса «Три сестры», 1900), история которого в некоторых случаях похожа на историю доктора Старцева. Вот как характеризует Прозоров местное общество: «Только едят, пьют, спят, потом умирают… родятся другие и тоже едят, пьют, спят, и, чтобы ке отупеть от скуки, разнообразят жизнь свою гадкой сплетней, водкой, картами, сутяжничеством…».

Горькая ирония заключается в том, что и Дмитрий Старцев, и Андрей Прозоров приходят к подобным мыслям именно тогда, когда они сами уже оказываются такими же обывателями. Прозоров по крайней мере находит мужество признать глубину своего собственного падения: «О, где оно, куда ушло мое прошлое,- сетует он,- когда я был молод, весел и умен, когда я мечтал и мыслил изящно, когда настоящее и будущее мое озарялось надеждой?»

Старцев более сдержан. Остается неизвестным, в какой степени он сам понимает, осознает смысл и причины тех изменений, которые происходят с ним. Впрочем, эволюция Старцева более сложна. Дмитрий Попович пытался рассуждать о политике, о науке, но не находил никакой поддержки у своих собеседников. Когда же он «говорил о том, что нужно трудиться, что без труда жить нельзя», то с ним сердито и назойливо спорили, и Старцев в конце концов замолчал, потому что участвовать в разговорах, где все было неинтересно, несправедливо, глупо, он не хотел.

Необычность рассказанной А. П. Чеховым истории доктора Старцева заключается в том, что герой, превращаясь в Ионыча, начинает прозревать, трезво оценивать ситуацию. Возможно, появился жизненный опыт, помогающий ему составить верное представление об окружающей общественной среде. И что же? Это его не спасает, как можно было бы надеяться. Напротив, возможно, прозрение его и погубило окончательно. Раньше он хоть во что-то верил, надеялся, ждал, а теперь, как пишет Чехов, «опыт научил его», все надежды исчезли, и он без всякого сопротивления принимает образ жизни тех, кого сам же не может не презирать: «И Старцев избегал разговоров, а только закусывал и играл в винт, и все, что в это время говорили, было неинтересно, несправедливо, глупо, он чувствовал раздражение, волновался, но молчал…»

Старцев постепенно «сдается». Он уже не спорит, не высказывает тех идей, которые сам еще недавно горячо отстаивал. Он старается подделаться под стиль, манеру жизни окружающих и так преуспел в этом, что и на самом деле стал точно таким же: «От таких развлечений, как театр или концерты, он уклонялся, но зато в винт играл каждый вечер». Кроме карт (в которые он играет «с наслаждением»), он еще любит считать деньги. Как все. Как те самые обыватели, которых он же презирает и оценивает совершенно справедливо и объективно. А они в конечном счете чувствуют в нем родственную душу, примиряются с ним и зовут совсем по-домашнему не доктором Старцевым, а просто Ионычем.