В 1802 году пал Негодяев. Причина, как говорит летописец, - его несогласие насчет конституции с Новосильцевым и Строгоновым. Однако, скорее всего, его падение связано с тем, что когда-то в Гатчине он был истопником и представлял гатчинское демократическое начало. Войны за просвещение изнурили Глупов, и начальство решило освободить город от войн.

Конституция проявлялась в те времена младенческого состояния общества только в том, что квартальные хватали за воротник не каждого прохожего. «Прежде всего необходимо было приучить народ к учтивому обращению и потом уже, смягчив его нравы, давать ему настоящие якобы права».

Новый градоначальник решил «привлекать сердца исключительно посредством изящных манер». Он отказывался от дисциплины и безупречного вида, охотно подавал подчиненным левую руку, улыбался, употреблял изысканные выражения при докладах. Только однажды своему помощнику, который продолжительное время ему противодействовал, резко сказал: «Я имел честь подтверждать тебе, курицыну сыну...» - и, спохватившись, произвел его в следующий чин. Градоначальник был страстный по природе и любил дамское общество. Успех у дам он не вполне искренно связывал с политическими и дипломатическими целями. Но ценителем женской красоты он был без политических целей.

Главной заботой его было освобождение народа от испуга. Градоначальник принял меры: прекратил экзекуции и законы не издавал. Это способствовало изменению облика глуповцев. Мирные подвиги Микаладзе прославили его имя. Управление его «отвечало потребности минуты и вполне достигало тех скромных целей, которые предположило себе». Обвиняли Микаладзе в том, что он прекратил просвещение и не издавал приказы. Но надо признать важный факт - «Микаладзе был первый в ряду глуповских градоначальников, который установил драгоценнейший из всех административных прецедентов - прецедент кроткого и бесскверного славословия». Одну слабость имел правитель - стремление к женскому полу. Однажды Микаладзе был бит местным казначеем, заставшим его у своей жены. В 1806 году правитель умер от истощения сил.
В истории Глупова настал период потребности в законодательстве. Ее удовлетворил статский советник Феофилакт Иринархович Беневоленский, друг Сперанского, с которым он учился в семинарии. В этом учебном заведении Беневоленский написал несколько законов, например, «всякий сверчок да знает соответствующий званию его шесток» и прочие. Его рассуждения по поводу законов подтверждают насущность законов средних, которые Беневоленский именовал как «сумрак законов»; «цель издания законов двоякая: одни издаются для вящего народов и стран устроения, другие - для того, чтобы законодатели не коснели в праздности...».

В Глупов явился человек с уже устоявшимися взглядами на законодательство. Город нуждался в «сумраке законов», то есть в таких законах, «которые, с пользою занимая досуги законодателей, никакого внутреннего касательства до посторонних лиц иметь не могут».

Оказалось, что градоначальник не имеет права издавать законы. Узнав об этом, Беневоленский перешарил архив, но не нашел указа, подтверждающего это право. На запрос об издании градоначальниками указов Беневоленский получал от начальства отказ и опечалился. Но «когда человек и без законов имеет возможность делать все, что угодно, то странно подозревать его в честолюбии за такое действие, которое не только не распространяет, но именно ограничивает эту возможность». Он не был честолюбцем, но человеком, который придерживается оторванных от жизни истин. Огорчившись, Беневоленский удалился в дом купчихи Распоповой (она хорошо пекла пироги с начинкой) и сочинял целый месяц проповеди. Градоначальник учил попов произносить их.

Глуповцы с каждым днем тучнели, очевидно, от спокойной, без законов жизни. Беневоленский не выдержал. Ночью, крадучись, он разбросал по городу листочки с первым для Глупова законом: «Всякий человек да опасно ходит; откупщик же да принесет дары». Откупщик, прибывший к градоначальнику на следующий день, подтвердил готовность платить подати. Второй закон, о печении пирогов, был знаком глупов-цам, приносящим часть своего пирога в дар начальству.

Законодательная жизнь Глупова закипела. Беневоленский стал задумываться о конституции. «Смысл каждой конституции таков: всякий в дому своем благополучно да почивает!» - говорил он купчихе Распоповой. Обязанности градоначальник осознавал ясно, а значение слова «права» трудно было определить. Возможно, задуманное могло бы осуществиться, но наступил 1811 год, отношения с Бонапартом были натянутыми. В Глупове многие женщины стали грезить Наполеоном, не минула чаша сия и купчиху Распопову: она потребовала от Беневоленского Бонапарта, и градоначальник вступил в секретные отношения с Наполеоном. Город узнал об измене правителя: Беневоленский тайно звал Наполеона в Глупов. Оправдываясь, градоначальник говорил, что в его правление обыватели потучнели, но объяснение не было принято. Теплой лунной ночью Беневоленского увезли из города два жандарма на кибитке в тот край, куда Макар телят не гонял.

На смену Беневоленскому явился подполковник Прыщ. Он был немолод, но плечист, строен, румян, стремителен в жестах и походке. О себе рассказал, что человек он простой, хотел бы отдохнуть; от законов держится подальше, в сраженьях не бывал, но в парадах закален. Либерализм нового градоначальника пугал глуповцев: ждали подвоха. Прыщ позволял горожанам самим строить свою жизнь, обещал не вмешиваться ни во что. И результат правления городом превзошел все ожидания. Было добыто много меду и воску, выделано достаточно кож. И за все в результате продажи от Византии получили ассигнациями.

Прыщ радовался благополучию. Через год материальное благосостояние глуповцев увеличилось вчетверо, но развитие свободы способствовало возникновению анализа природы вещей. Обыватели считали, что не обошлось без неведомой силы. За Прыщом стали следить. Думали, что он спит на леднике, другие полагали, что он спит на кровати, окруженный мышеловками. Удивительным было поведение предводителя дворянства: встречаясь с градоначальником, он начинал кружиться и выделывать нелепые телодвижения. Предводитель любил ходить по городу и принюхиваться к запахам обывательских кухонь. Он мог безошибочно определить состав любого сложного фарша. Чудился ему запах трюфелей, шедший от сановника. Однажды во время заседания предводитель подскочил к градоначальнику и стал нюхать его голову. Сам Прыщ предположил: «Угадал, каналья!» - и сказал: «Кажется, наш достойнейший предводитель принял мою голову за фаршированную...» Но это была горькая правда. Предводитель попросил кусочек, а градоначальник впал в тоску, попытался дать отпор, завязалась борьба. «Наконец с неслыханным остервенением бросился предводитель на свою жертву, отрезал ножом ломоть головы и немедленно проглотил ». Градоначальник упал на пол после того, как его голову съели. На следующий день глуповцы обо всем узнали.
Поклонение мамоне и покаяние

Мамона - бог богатства у древних сирийцев; в переносном значении: алчность, корыстолюбие.



 




Говорят, что человеческая жизнь - только сон, значит, история - тоже сон. «Бывают в истории провалы, перед которыми мысль человеческая останавливается не без недоумения». Неосмысленные события следуют друг за другом, у людей нет никаких целей, кроме защиты настоящего. «Попеременно они то трепещут, то торжествуют, и чем сильнее дает себя чувствовать унижение, тем жестче и мстительнее торжество».
Глупов переживал тяжелое время. Внутренняя жизнь города спряталась на дно. Из рассказа летописца видно, что глуповцы беспрекословно подчинялись капризам истории, метались без цели, гонимые страхом. Но несмотря на смертный бой, они продолжают жить.

Летописец представляет две силы: одна успела организоваться и окрепнуть, другая рассыпалась по углам, застигнутая врасплох. Власть и народ. Философия первой силы заключена в следующем: чем больше обывателей будет уничтожено, тем благополучнее состоится история. Глуповцы уподобили себя вечным должникам, которые находятся во власти вечных кредиторов: разумных и неразумных. Разумные помогают выйти из трудных обстоятельств и получают дары, неразумные наказывают должника, но не получают ничего. До сего дня глуповцы ждут рождения разумных кредиторов. Горожане - «люди, как и все другие, с тою только оговоркою, что природные их свойства обросли массой наносных атомов, за которою почти ничего не видно». Возможно, было бы лучше, если летописец заставил бы глуповцев не выполнять слепо приказы градоначальников, а доказывать неуместность их фантазий. Но тогда его рассказ оказался бы «не согласным с истиною».

Усекновение головы майора Прыща не оказало влияния на благополучие обывателей. Долгое время городом управляли квартальные. Они учтиво прогуливались по городу, обыватели, осмелев, одаривали их не жирным куском, а требухой. За год случился только один заговор, да и то со стороны квартальных, которые испытывали голод: они решили отравить собак в гостином дворе, чтобы беспрепятственно входить в лавки, но вовремя заговор разрешился.
Статский советник Иванов прибыл в город в то время, когда страсть к законодательству приняла в отечестве опасные размеры. Говорят, что Иванов умер от испуга, получив сенатский указ, который он не понял. По другим источникам, Иванов был уволен за то, что голова его перешла в зачаточное состояние вследствие присыхания мозгов (от ненужности в их употреблении). Атрофирование важного органа произошло в очень короткое время. И это обстоятельство не изменило благосостояния глуповцев.
В 1815 году в Глупов прибыл виконт дю Шарио, французский выходец. Париж был взят, Наполеон находился на острове Св. Елены.

Дю Шарио был весел, радовался взятию Парижа, с аппетитом ел пироги, желал весело проводить время, много болтал, устраивал маскарады, танцевал канкан, любил интриговать мужчин (позднее оказалось, что он был женщиной), ел лягушек, но дел не вершил и ни во что не вмешивался.

Уверенные в том, что Глупов у них никто не отнимет, обыватели изнемогали от счастья. И пришло время бесчинствам. Стали глуповцы бросать под стол хлеб, креститься не по обычаю, не признавали традиций. Задумали они строить башню, которая упиралась бы в небеса, но не достроили из-за неопытности мастеров и, возможно, благодаря этому избежали смешения языков. Забыли глуповцы истинного Бога и стали признавать идолов. «Развращение нравов развивалось не по дням, а по часам». Исчезло уважение к старшим: решили продавать старух и стариков в рабство. При этом глуповцы продолжали считать себя самым мудрым народом в мире.

Таким предстал город Глупов перед статским советником Эрастом Андреевичем Грустиловым. Он был стеснительный человек. В бытность свою провиантмейстером при действующей армии он проливал слезы, глядя на солдат, поедающих затхлый хлеб. Стало известно, что его отношения с мадам де Помпадур прекратились после того, как она выдала тайну его назначения и ее сослали в монастырь. Грустилов был злейший идолопоклонник, сластолюбец. Общество сделалось равнодушным ко всему, кроме любовных свиданий. Модная болезнь - размягчение мозгов - способствовала тому, что смерды стали поливать кашу маслом, чего не было при прежних градоначальниках. «Им неизвестна еще была истина, что человек не одной кашей живет, и поэтому они думали, что если желудки их полны, то это значит, что и сами они вполне благополучны».
Грустилов бросил управление, но удвоил оклады и требовал, чтобы они в назначенный срок поступали. Это было ошибкою.

Новый градоначальник поощрял тунеядство, думая, что от этого не иссякнут производительные силы страны. Вторым заблуждением было разрешение вольной жизни горожан. «Нет спора, что можно и даже должно давать народам случай вкушать от плода познания добра и зла, но нужно держать этот плод твердой рукою и притом так, чтобы можно было во всякое время отнять его от слишком лакомых уст».
Уже в 1815 году был недород, в следующем ничего не родилось: обыватели разбросали зерно, не вспахав земли. Глуповцы винили во всем идолов, высекли Ярилу и, увидев у него слезы, в страхе разбежались.

На костюмированном балу к Грустилову явилась дама, поведавшая свою историю. Выйдя замуж за аптекаря Пфейфера, она отправилась с мужем в Глупов, где познакомилась с Аксиньюшкой, которая предсказала большой пожар еще при Фердыщенке и единственная осталась верной истинному Богу. Общение с Пфейфершей повлияло на Грустилова: он всю ночь плакал. Утром решил он спасти всех. Звон колокола звал глуповцев к заутрене. Аксиньюшка, к которой отправился Грустилов, поведала ему о его спящей душе. Градоначальник подверг себя бичеванию. Аскетизм Грустилова был не так суров, как казалось на первый взгляд. Однако колокол продолжал призывать верующих, и их становилось все больше и больше.

Калеки и нищие, живущие за счет податей, угрожали поднять бунт, требовали, чтобы обновление состоялось мгновенно. Не повлияли на их решение остатки трапезы градоначальника, посланные нищим. Усмирять убогих людей было труднее, нежели сечь здоровых. До Грустилова дошли сведения о том, что на него пишут доносы, что Пфейферше нищие обещали часть посумного сбора (с каждой нищенской сумы), который впоследствии лег в основание финансовой системы Глупова.
Пфейферша писала Грустилову письма, которые уверили его в том, что он будет счастлив, если глуповцы все поголовно будут ходить к всенощной, а инспектором-наблюдателем глуповских училищ будет юродивый Парамоша. Развращение нравов дошло до того, что учитель каллиграфии отрицал факт создания мира в течение шести дней. Поэтому убогие люди требовали назначения Парамоши. Пока Грустилов сомневался, они действовали самостоятельно: обвинили учителя каллиграфии Линкина в отрицании религии. Защитник, которого потребовал Линкин, сначала оправдывал действия учителя, а затем стал обвинять его. Сомнения сановника рассеялись; он назначил Парамошу инспектором училищ, а юродивому Яшеньке предоставил кафедру философии.
В городе наступила «могильная тишина». Но урожая не было; напрасно воздевали руки, давали обеты. Философия, которую проповедовал Яшенька, заключалась в том, что не следует работать, но надлежит провидеть, возлагать упование и созерцать. Аксиньюшка била в баклуши неутомимо. Говоря всем о пользе помощи нищим, она накопила значительный капитал.

Представители интеллигенции молча терпели новшества. «Испорченные недавними вакханалиями политеизма и пресыщенные пряностями цивилизации, они не довольствовались просто верою, но искали каких-то «восхищений». Собираясь в доме, расположенном на выезде из города, они читали статьи г. Н. Страхова, но из-за глупости переходили к другим занятиям: скакали, пели, кричали, а затем падали ниц. Это и называлось «восхищением».

Один штаб-офицер, тая обиду на Грустилова (на приеме ему подали вместо ухи из стерляди уху из окуня), вел тихую борьбу - доносил на градоначальника. В одну из ночей к месту сборищ подъехал Угрюм-Бурчеев, взор его испугал обывателей.