Сентиментальное воспроизведение душевных переживаний «сердца наблюдателем по профессии» (так Карамзин назвал писателя) окажется более последовательным в его поэзии, хотя и в ней прослеживаются выходы в другие формирующиеся системы.

Он начал писать стихи в конце 80-х годов и сразу же занял самостоятельную литературную позицию. В программном стихотворении «Поэзия» (1787) Карамзин выступает как противник классицизма и сторонник романтической эстетики. Перечисляя величайших поэтов древнего мира и современности, он совершенно умалчивает о французской литературе и демонстративно заявляет, что «Британия есть мать поэтов величайших». На первый план выдвинуты Оссиан, Шексипр, Мильтон, Юнг, Томсон, Никто не назван в стихотворении и из русских поэтов - не только Ломоносов, но и Сумароков, Державин, Херасков, высоко чтимые новиковским кружком, под влиянием которого в это время находился Н, М. Карамзин. Поэт стремится в своих стихотворениях изобразить внутренний мир человека, передать его чувства и настроения.

В «Послании к Дмитриеву» он заявляет:
Любовь и дружба вот чем можно
Себя под солнцем утешать!
Искать блаженства нам не должно,
Но должно - менее страдать;
И кто любил и был любимым,
Был другом нежным, другом чтимым,
Тот в мире сем недаром жил.
Недаром землю бременил.

Карамзин пишет о любви, соединив традиционные мотивы анакреонтики с сентиментальной тематикой. Такова песня «Прости» (1792), в которой изображается безнадежная любовь бедняка к девушке из светского общества:

Не знатен я, не славен,
Могу ль кого прельстить?
Не весел, не забавен,
За что меня любить?

Предромантические мотивы звучат в стихотворениях «Кладбище», «К соловью», «Осень». Для них характерны настроения грусти, тоски, одиночества. Соловьиное пение «во мраке тихой ночи» исторгает слезы из очей поэта. Картина увядания природы («Осень») вызывает у него мысли о бренности бытия: если в природе все снова оживет, то человек на это надеяться не может. Непривычна для русской литературы XVIII века тема стихотворения «Кладбище» (1793), построенного в виде диалога между голосами: один из них говорит об ужасе, который внушает человеку вид смерти, другой - о радости полного успокоения в загробной жизни:

Страшно в могиле, хладной и темной!
Ветры здесь воют, гробы трясутся,
Белые кости стучат…
Тихо в могиле, мягкой, покойной.
Ветры здесь веют; спящим прохладно;
Травки, цветочки растут.

Прямой предшественник В. А. Жуковского, Карамзин знакомит русского читателя с первыми образцами жанра баллады. Таковы «Граф Гваринос», «Алина» и «Раиса». В балладе «Раиса» (1791), по словам Ю. М. Лотмана, «изображаются колоссальные страсти на фоне бурного, ночного пейзажа. Описание чувств героини имеет характер нарочитого преувеличения». Трагическая ситуация в «Раисе» совпадает во многом с сюжетом «Бедной Лизы». Однако если в повести Карамзина лишь встречаются «романтические вкрапления» (описание Симонова монастыря; грома, бури, дождя «из черных облаков», последовавших за потерей «Лизиной невинности»), то его балладу отличает общая «романтическая» тональность: «бурному» чувству героини, которую во время ее сна коварно покинул «жестокий» Кронид, сбежавший с Людмилой, полностью соответствует и «бурный» пейзаж.

Во тьме ночной ярилась буря;
Сверкал на небе грозный луч;


 




Гремели громы и черных тучах,
И СИЛЬНЫЙ дождь в лесу шумел.
Нигде не видно было жизни;
Сокрылось все под верный кров.
Раиса, бедная Раиса,
Скиталась в темноте одна.
Душевное состояние героини передает и ее внешний вид:
Нося отчаяние в сердце,
Она не чувствует грозы,
И бури страшный вой не может
Ее стенаний заглушить.
Она бледна, как лист увядший,
Как мертвый цвет уста ее;
Глаза покрыты томным мраком,
Но сильно бьется сердце в ней,
С ее открытой белой груди,
Язвимой ветвями дерев,
Текут ручьи кипящей крови
На зелень влажная земли.

Пейзаж в этой балладе не просто подготавливает, настраивает к восприятию произведения. Он включается в структуру стихотворения как раз в самые напряженные и трагические моменты в судьбе Раисы. Вот она «между стремнин, по камням острым… всходит» на «хребет гранитныя горы», решившись на самоубийство, и перед читателем вновь возникает устрашающая картина:

Тут бездна яростно кипела
При блеске огненных лучей;
Громады волн неслися с ревом,
Грозя всю землю потопить.

Когда же Раиса «низверглась в море», то «грянул гром: Сим небо возвестило гибель Тому, кто погубил ее». Не останавливаясь подробно на анализе микроструктуры этой баллады, отметим прежде всего богатую эпитетику, использование элементов звукописи. С их помощью Карамзин создает мрачный колорит и яркую зарисовку разбушевавшейся стихии («грозный луч», «страшный вой», «ужасная тьма», «черные тучи», «ужасная минута»; аллитерирование звуков «р» и «гр»). При повышении напряженности состояния героини эпитеты градируются (от «бедной» к «несчастной», к «злосчастной»). Впечатляюща в ряде случаев цветовая гамма (с открытой «белой груди» Раисы текут ручьи кипящей крови на зелень влажные земли»). Иной ряд эпитетов мы встречаем в воспоминаниях Раисы о поре ее безмятежной жизни в родительском доме и днях счастливой любви («невинные радости», «нежный вздох»). В то же время подчеркнута страстность натуры героини: она «с трепетом сердечным и с пламенной слезой любви» упала в объятия Кронида.

Этим произведением Карамзин (не без помощи европейских предромантиков) наметил тот «стереотип» баллады и близкого к ней «жестокого романса», который еще продолжительное время будет удерживаться в русской литературе (нередко «во вкусе Оссиана» Державин) и у писателей «второго эшелона», и у поэтов-дилетантов. Вот один тому пример:

Ветер свищет, завывая,
Бьется о берег волна,
Распростерлась ночь густая,
Я скитаюсь одна!