Свой творческий путь Н. М. Карамзин начал как переводчик, причем сам отбор зарубежных произведений для перевода уже свидетельствует о его вкусах и складывающихся эстетических принципах. Так, в идиллии Геснера «Деревянная нога», переведенной Карамзиным в 1783 году, рассказывалось о трогательной встрече молодого пастуха со старым безногим солдатом, спасшим во время боя отца этого юноши. За переводом идиллии Геснера последовали переводы поэмы Галлера «О происхождении зла» (1786), трагедии Шекспира «Юлий Цезарь» (1787), драмы Лессинга «Эмилия Галотти» (1788). На страницах «Детского чтения» печатаются переведенные Н. М. Карамзиным поэмы Томсона «Времена года», отрывки из трактата Бонне «Созерцание природы», драма Вейса «Аркадский памятник», сентиментальные рассказы французской писательницы Жанлис.

Здесь же в 1789 году было опубликовано и первое сентиментальное произведение самого Карамзина «Русская истинная повесть: Евгений и Юлия». В слащаво-чувствительных тонах здесь описывается счастливая жизнь госпожи Л. и ее воспитанницы Юлии, которые, «пробуждаясь вместе с природой», пользовались «приятностями утра», «питались амброзаическими испарениями цветов», а «пасмурной осенью» и «свирепой зимой» читали «творения истинных философов». Взаимная любовь Юлии и Евгения, сына госпожи Л., должна увенчаться свадьбой, но Евгений, заболев горячкой, умирает. «Так сокрылся из мира нашего любезный юноша. Прости, цвет добродетели и невинности! Прах твой покоится в объятиях общей матери нашей; но дух, составлявший истинное существо твое, плавает в бесчисленных радостях вечности, ожидая любезной, с которой не мог он здесь соединиться вечным союзом. Прости таким печальным аккордом заканчивает Карамзин свою повесть, предвосхитившую «Бедную Лизу».

«Письмо русского путешественника»- произведение, явившееся результатом поездки Карамзина в ряд стран Западной Европы,- сразу же поставили его в ряд крупнейших русских писателей. Они печатались частями в 1791-1792 годах на страницах «Московского журнала», в 1797 году вышли отдельным изданием, а в 1799 году были переведены на немецкий язык.

Карамзин искусно создает иллюзию подлинных писем с помощью различных приемов. В их числе: прямое обращение к друзьям, которые, однако, нигде не называются по имени; беспокойство по поводу их молчания; радость, когда приходят долгожданные ответы. Невидимый адресат такое же действующее лицо писем, как и сам автор, и о вкусах и взглядах первого можно судить не в меньшей степени, чем о жизненных и эстетических принципах второго. В центре того огромного мира, который раскрывается на страницах писем, сам автор - молодой, образованный, чувствительный человек, добропорядочный член русского дворянского общества, которое он достойно представляет за границей. Иллюзии достоверности при этом способствуют и сведения, сообщаемые путешественником о самом себе: он точно указывает свой возраст, почти расшифровывает фамилию, именуя себя «К.».

Изображение психологии путешественника (что мотивировано спецификой эпистолярного жанра) сделано в подчеркнуто сентиментальной манере. Типично в этом отношении начало произведения: «Расстался я с вами, милые, расстался! Сердце мое привязано к вам всеми нежнейшими своими чувствами, а я беспрестанно от вас удаляюсь и буду удаляться! О сердце, сердце! Кто знает, что ты хочешь?»

Но, стремясь показать зеркало своей души, Карамзин отнюдь не ограничивается только этой задачей. Не менее важно для него изображение жизни во всей ее полноте и правде, как эту правду понимает писатель. Интересно припоминание путешественника о давнишнем замысле написать роман: его действие происходит в тех местах, по которым писатель проезжает сейчас. Вымышленный сюжет давал тогда возможность придумывать то, чего не было на самом деле,- настоящая жизнь права на ложь не дает, и теперь художник обязан описать вес так, как было на самом деле: «В романе писал я, что вечер был самый ненастный; что дождь не оставил на мне сухой нитки и что в корчме надлежало мне сушиться перед камином; а на деле вечер выдался самый тихий и ясный». Так романтические красоты были вынуждены уступить место правде факта.

Насыщенность произведения географическими, этнографическими, историко-культурными сведениями, делающими «Письма» для русского читателя своеобразной энциклопедией знаний о Западной Европе, стремление Карамзина к точности, скрупулезности в описании конкретных фактов и явлений позволяют согласиться с писателем, что и вторую задачу он в значительной степени выполнил. Карамзин описывает города, знакомит своих соотечественников с известными деятелями европейской культуры: Виландом, Гердером, Кантом, Лафатером и др.

Вполне естественно включаются в повествование выдаваемые за быль романтические новеллы, несмотря на сомнительное правдоподобие некоторых из них (например, об идиллическом «тройственном союзе» графа Глейхена, его жены и любовницы).


 






В «Письмах русского путешественника» Карамзин не просто информатор и наблюдатель, факты и явления не знакомой для него действительности он объясняет, комментирует, анализирует. Эта та грань, которая соединяет внешний мир и внутреннее «я» писателя, способного не только произносить чувствительные тирады, но и давать трезвые, рационалистические оценки.

Главный предмет суждений и размышлений писателя - общественно-политическая жизнь и искусство. Подчеркивая позже независимость своих политических взглядов, Карамзин писал в 1803 году: «Злой роялист не лучше злого якобинца. На свете есть только одна хорошая партия: друзей человечества и добра». Эта точка зрения в какой-то мере уже присуща и автору «Писем русского путешественника», который, проезжая по странам с разным политическим устройством, в равной степени приемлет французский абсолютизм, английскую конституционную монархию с господством торговой буржуазии, союз швейцарских республик.

Размышления о русских порядках возникают в комментариях путешественника к обычаям Запада. Примечательно высказывание Карамзина об отношении к языкам - французскому и родному- в Англии и в России. «Все хорошо воспитанные англичане,- пишет он,- знают французский язык, но не хотят говорить им… Какая разница с нами! У нас всякий, кто умеет только сказать: без всякой нужды коверкает французский язык, чтобы с русскими не говорить по-русски… не стыдно ли? Как не иметь народного самолюбия? Зачем быть попугаями и обезьянами вместе? Наш язык и для разговоров, право, не хуже других». А в одном из последних писем из Лондона Карамзин дал восторженную оценку русскому языку: «Да будет же честь и слава нашему языку, который в самородном богатстве своем, почти без всякого чуждого примеса, течет, как гордая, величественная река - шумит, гремит - и вдруг, если надобно, смягчается, журчит нежным ручейком и сладостно вливается в душу, образуя все меры, какие заключаются только в падении и возвышении человеческого голоса!»

В вопросе о «чужебесии» дворянского общества молодой литератор оказывается солидарным со всеми передовыми русскими писателями XVIII века.

«Письма русского путешественника» явились той лабораторией, в которой создавался сентиментальный стиль писателя. Напевность, мелодичность речи, приближающие прозу к стихотворению, отсутствие грубых, просторечных выражений, преобладание слов, выражающих чувство, присущи тем страницам произведения, где Карамзин пишет о природе и собственных переживаниях. Вот один из примеров: «Отчего сердце мое страдает иногда без всякой известной мне причины? Отчего свет помрачается в глазах моих тогда, когда лучезарное солнце сияет на небе? Как мне изъяснить сие жестокие меланхолические припадки, в которых душа моя сжимается и хладеет?»

Однако в полной мере талант Карамзина-сентименталиста раскрылся в его повестях.

В 1790-х - начале 1800-х годов появляются следующие произведения Карамзина: «Фрол Силин» (1791), «Бедная Лиза» (1792), «Наталья, боярская дочь» (1792), «Юлия» (1794), «Остров Борнгольм» (1794), «Сиерра-Морена» (1796), «Рыцарь нашего времени» (1802), «Чувствительный и холодный» (1803), «Марфа Посадница» (1803). Различные по тематике, отличающиеся друг от друга структурными особенностями (некоторые произведения лишь условно могут быть отнесены к жанру повести), они являют собой в целом образ психологической прозы.