Думы Кольцова. Еще Белинский назвал думы Кольцова особым и оригинальным родом стихотворений. Этот род был связан с особенностями народной крестьянской жизни, с поисками смысла бытия и высших ценностей, социальных и нравственных. С другой стороны, есть сходство, близость, родство, совпадения всего круга идей и настроений, выразившихся в думах, с тем, что думали и чувствовали наиболее выдающиеся представители литературно-философской мысли того времени: Станкевич, Одоевский, Чаадаев, Павлов, Белинский.

В термине-определении кольцовская дума, очевидно, восходит к украинской думе. Тем более что Кольцов хорошо знал украинское народное творчество. Правда, именно с украинскими думами думы Кольцова мало связаны по сути, как мало или во всяком случае меньше, чем что-либо у него, связаны они и с собственно народно-поэтическим творчеством вообще. Обозначив жанр дум термином из народно-поэтического творчества, Кольцов именно в думах-то от этого творчества во многом и ушел. Нет у них ничего общего с думами Рылеева. Более всего по напряженному интеллектуализму думы Кольцова связаны с думами Лермонтова, если обозначить этим словом лермонтовские стихи-раздумья над судьбами своего поколения: одно из таких стихотворений 1839 г. Лермонтов, как известно, так и назвал: «Дума». Белинский недаром говорил «о резко ощутительном присутствии мысли в художественной форме» как об отличительной особенности Лермонтова. Правда, мысли Лермонтова именно здесь, в думах, наиболее непосредственно обращены в современность. Мысли Кольцова в думах отвлеченнее и философичнее в собственном смысле этого слова. Разумеется, и песни Кольцова не бездумны. Но в них обычно предстает общая народная мудрость, а не индивидуальное философствование.

Белинский писал: «Эти думы далеко не могут равняться в достоинстве с его песнями; некоторые из них даже слабы, и только немногие прекрасны. В них он силился выразить порывания своего духа к знанию, силился разрешить вопросы, возникавшие в его уме. И поэтому в них естественно представляются две стороны: вопрос и решение. В первом отношении некоторые думы прекрасны…»

Думы его - это действительно вопросы и вопросы: «Великая тайна», «Неразгаданная истина», «Вопрос»… Вопросы, которые Кольцов обратил к мирозданию, были подлинно философскими, такими, какими поставило их его время: о тайне жизни и о смысле ее, о сущности и цели человеческого бытия. В то же время они свидетельствовали о том, сколь универсален был ум Кольцова, его чувство, его подход к жизни,- качество, которое в известной мере утратит более специализированная поэзия последующей поры. С этой точки зрения М. А. Антонович верно отметил, что уже Некрасов не возносился в сферы необъятные ума, знания и философии, «которых касался даже Кольцов в своих детски наивных думах…».

Для Кольцова характерно стремление «коснуться» всего. Особо и тесно связаны думы Кольцова с идеями и настроениями Белинского. В литературе о Кольцове неоднократно отмечалась близость Кольцова Белинскому и в понимании общности человека и природы, и в вере в высокое назначение человека (дума «Человек»), и в осмыслении искусства, поэзии и «царя поэтов» Шекспира (дума «Поэт» первоначально так и называлась: «Шекспир» и совпадает с тем, что писал о Шекспире в 30-е годы Белинский). Иногда дума Кольцова представляет почти стихотворное переложение критической статьи Белинского, которую, впрочем, тоже хочется назвать поэтической и которая, видимо, очень импонировала Кольцову этой своей поэтичностью. «Весь беспредельный, прекрасный божий мир,- писал Белинский в «Литературных мечтаниях»,- есть не что иное, как дыхание единой, вечной идеи (мысли единого, вечного бога), проявляющейся в бесчисленных формах… Для этой идеи нет покоя: она живет беспрестанно… Она воплощается в блестящее солнце, в великолепную планету, в блудящую комету; она живет и дышит и в бурных приливах и отливах моря, и в свирепом урагане пустынь, и в шелесте листьев, и в журчании ручья, и в рыкании льва, и в слезе младенца, и в улыбке красоты, и в воле человека, и в стройных созданиях гения…»

А вот «Царство мысли»:

    * Повсюду мысль одна, одна идея;



 




    * Она живет и в пепле и пожаре;
    * Она и там - в огне, в раскатах грома;
    * В сокрытой тьме бездонной глубины;
    * И там, в безмолвии лесов дремучих;
    * В прозрачном и плавучем царстве вод глубоких,
    * В их зеркале и в шумной битве волн;
    * И в тишине безмолвного кладбища;
    * На высях гор, безлюдных и пустынных;
    * В печальном завыванье бурь и ветра;
    * В глубоком сне недвижимого камня;
    * В дыхании былинки молчаливой…

При этом отношение Кольцова к идеям кружка его столичных друзей не было лишь ученическим. Многое в них отвечало его собственным умонастроениям и всему его мироощущению. Именно Кольцова должно было привлечь то, что, очень широко и условно определяя, можно было бы назвать шеллингианством: ощущение единства мира, чувство родства человеческой и природной жизни, выраженное в очень свободной, поэтической форме.