Чем дальше от нас война, тем больше осознаем мы величие народного подвига. И тем больше — цену победы. Вспоминается первое сообщение об итогах войны: семь миллионов погибших. Потом надолго войдет в оборот другая цифра: двадцать миллионов погибших. Совсем недавно названо уже двадцать семь миллионов. А сколько искалеченных, изломанных жизней! Сколько несостоявшихся счастий, сколько нерожденных детей, сколько слез материнских, отцовских, вдовьих, детских было пролито! Особо следует сказать о жизни на войне. Жизни, которая, естественно, включает в себя бои, но только к боям не сводится.

О быте войны рассказывает Вячеслав Кондратьев в повести «Сашка», которую «можно было назвать глубочайшим сущностным трагическим прозаизмом войны». 1943 год. Бои надо Ржевом. С хлебом плохо. Нет курева. Нет боеприпасов, Грязь. Через всю повесть проходит основной мотив: битая-перебитая рота. Почти совсем не осталось однополчан-дальневосточников. Из ста пятидесяти человек в роте осталось шестнадцать. «Все поля в наших», — скажет Сашка. Вокруг ржавая, набухшая красной кровью земля. Но бесчеловечность войны не смогла обесчеловечить героя. Вот он полез, чтобы снять с убитого немца валенки. «Для себя ни за что бы не полез, пропади пропадом эти валенки! Но Рож-кова жалко. Его пимы насквозь водой пропитались — и за лето не просушишь.»
Хочется выделить самый главный эпизод повести — историю с пленным немцем, которого не может Сашка, выполняя приказ, пустить в расход. Ведь написано было в листовке: «Обеспечена жизнь и возвращение после войны». И Сашка обещал немцу жизнь: «Тех, кто спалил деревню, поджигателей этих стрелял бы Сашка безжалостно.


 




Если б попались». А как в безоружного? Очень много видел Сашка смертей за это время. Но цена человеческой жизни не уменьшилась от этого в его-сознании. Лейтенант Володько скажет, когда услышит историю про пленного немца: «Ну, Сашок, ты человек!». А Сашка ответит просто: «Люди же мы, а не фашисты».
В бесчеловечной, кровавой войне человек остается человеком, а люди — людьми. Об этом и написана повесть: о страшной войне и сохраненной человечности. Десятилетия не ослабили интереса общества к этому историческому событию. Время демократизма и гласности, осветившее светом правды многие страницы нашего прошлого, ставит перед историками и литераторами новые и новые вопросы.

Не принимая лжи, малейшей неточности в показе исторической наукой минувшей войны, ее участник, писатель В. Астафьев сурово оценивает сделанное: «К тому, что написано о войне, я, как солдат никакого отношения не имею, я был совершенно на другой войне. Полуправда нас измучила».
Эти и подобные, возможно, жесткие слова приглашают обратиться наряду с традиционными произведениями Юрия Бондарева, Василия Быкова, Виктора Богомола к романам Астафьева «Пастух и пастушка», В. Гроссмана «Жизнь и судьба», повестям и рассказам Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда», К.Воробьева «Крик», «Убиты под Москвой», «Это мы, Господи!», В.Кондратьева «Сашка» и другим.
«Это мы, Господи!» — произведение такой художественной значимости, что, по словам В.Астафьева, «даже в незавершенном виде... может и должно стоять на одной полке с русской классикой».
Мы еще очень много не знаем о войне, об истинной цене победы. Произведение К. Воробьева рисует такие события войны, которые не до конца известны взрослому читателю и почти незнакомы школьнику. Герои повести Константина Воробьева «Это мы, Господи!» .и повести «Сашка» Кондратьева очень близки по мировоззрению, возрасту, характеру, события обеих повестей происходят в одних и тех же местах, возвращают нас, говоря словами Кондратьева, «в самое крошево войны», в самые кошмарные и бесчеловечные ее страницы. Однако у Константина Воробьева другой, по сравнению с кондратьевской повестью, лик войны — плен. Об этом написано не так уж и много: «Судьба человека» М. Шолохова, «Альпийская баллада» В. Быкова, «Жизнь и судьба» В. Гроссмана. И во всех произведениях отношение к пленным неодинаково.

В заглавии повести «Это мы, Господи!» как бы слышится голос-стон измученных: «Мы готовы к смерти, к тому, чтобы быть принятыми тобой, Господи. Мы прошли все круги ада, но свой крест несли до конца, не потеряли в себе человеческое». В заглавии и мысль о безмерном страдании, о том, что в этом страшном обличье полуживых существ трудно узнать самих себя. О системе уничтожении людей — свидетелей нацистских преступлений, о злодеяниях с болью и ненавистью пишет К. Воробьев. Что давало силы бороться измученным, больным, голодным людям? Ненависть к врагам, безусловно, сильна, но она не основной фактор. Все-таки главное — это вера в правду, добро и справедливость. А еще — любовь к жизни.