- Здравствуй! А уж я думал - ты не придешь более, - так встретил меня Валек, когда я на следующий день опять явился на гору.
Я понял, почему он сказал это.
- Нет, я... я всегда буду ходить к вам, - ответил я решительно, чтобы раз навсегда покончить с этим вопросом.
Валек заметно повеселел, и оба мы почувствовали себя свободнее.
Около полудня небо насупилось, надвинулась темная туча, и под веселые раскаты грома зашумел ливень. Сначала мне очень не хотелось спускаться в подземелье, но потом, подумав, что ведь Валек и Маруся живут там постоянно, я победил неприятное ощущение и пошел туда вместе с ними. В подземелье было темно и тихо, но сверху слышно было, как перекатывался гулкий грохот грозы, точно кто ездил там в громадной телеге по мостовой. Через несколько минут я освоился с подземельем, и мы весело прислушивались, как земля принимала широкие потоки ливня.
- Давайте играть в жмурки, - предложил я.

Мне завязали глаза; Маруся звенела слабыми переливами своего жалкого смеха и шлепала по каменному полу непроворными ножонками, а я делал вид, что не могу поймать ее, как вдруг наткнулся на чью - то мокрую фигуру и в ту же минуту почувствовал, что кто - то схватил меня за ногу. Сильная рука приподняла меня с полу, и я повис в воздухе вниз головой. Повязка с глаз моих спала.
Тыбурций, мокрый и сердитый, страшнее еще оттого, что я глядел на него снизу, держал меня за ногу, и дико вращал зрачками.
- Это что еще, а? - строго спрашивал он, глядя на Валека. - Вы тут, я вижу, весело проводите время... Завели приятную компанию.
- Пустите меня! - сказал я, удивляясь, что и в таком необычном положении я все - таки могу говорить, но рука пана Тыбурция только еще сильнее сжала мою ногу.
Пан Тыбурций приподнял меня и взглянул в лицо.
- Эге - ге! Пан судья, если меня не обманывают глаза... Зачем это изволили пожаловать?
- Пусти! - проговорил я упрямо. - Сейчас отпусти! - И при этом я сделал инстинктивное движение, как бы собираясь топнуть ногой, но от этого весь только забился в воздухе.

Тыбурций захохотал.
- Ого - го! Пан судья изволят сердиться... Ну, да ты меня еще не знаешь. Я - Тыбурций. Я вот повешу - тебя над огоньком и зажарю, как поросенка.
Отчаянный вид Валека как бы подтверждал мысль о возможности такого печального исхода. К счастью, на выручку подоспела Маруся.
- Не бойся, Вася, не бойся! - ободряла она меня, подойдя к самым ногам Тыбурция. - Он никогда не жарит мальчиков на огне... Это неправда!
Тыбурций быстрым движением повернул меня и поставил на ноги; при этом я
чуть не упал, так как у меня закружилась голова, но он поддержал меня рукой и затем, сев на деревянный обрубок, поставил между колен.
- И как это ты сюда попал? - продолжал он допрашивать. - Давно ли?.. Говори ты! - обратился он к Валеку, так как я ничего не ответил.
- Давно, - ответил тот.
- А как давно?
- Дней шесть.
Казалось, этот ответ доставил пану Тыбурцию некоторое удовольствие.
- Ого, шесть дней! - заговорил он, поворачивая меня лицом к себе. - Шесть дней - много времени. И ты до сих пор никому еще не разболтал, куда ходишь?
- Нико му.
- Правда?
- Никому, - повторил я.
- Похвально!.. Можно рассчитывать, что не разболтаешь и вперед. Впрочем, я и всегда считал тебя порядочным малым, встречая на улицах. Настоящий "уличник", хоть и "судья"... А нас судить будешь, скажи - ка?


 




Он говорил довольно добродушно, но я все - таки чувствовал себя глубоко оскорбленным и потому ответил довольно сердито:

- Я вовсе не судья. Я - Вася.

- Одно другому не мешает, и Вася тоже может быть судьей - не теперь, так после... Твой отец меня судит, - ну и ты когда - нибудь будешь судить... вот его!
- Не буду судить Валека, - возразил я угрюмо. - Неправда!
- Он не будет, - вступилась и Маруся, с полным убеждением отстраняя от меня ужасное подозрение.
Девочка доверчиво прижалась к ногам этого урода, а он ласково гладил жилистой рукой ее белокурые волосы.
- Ну, это ты вперед не говори, - сказал странный человек задумчиво, обращаясь ко мне таким тоном, точно он говорил со взрослым. - Каждый идет своей дорожкой, и кто знает... может быть, это и хорошо, что твоя дорога пролегла через нашу. Для тебя хорошо, потому что лучше иметь в груди кусочек человеческого сердца вместо холодного камня,
- понимаешь?..
Я не понимал ничего, но все же впился глазами в лицо странного человека; глаза пана Тыбурция пристально смотрели в мои.
- Запомни хорошенько вот что: если ты проболтаешься своему судье или хоть птице, которая пролетит мимо тебя в поле, о том, что ты здесь видел, то не будь я Тыбурций Драб, если я тебя не повешу вот в этом камине за ноги и не сделаю из тебя копченого окорока.
- Я не скажу никому... я... Можно мне опять прийти?
- Приходи, разрешаю... под условием... Впрочем, я уже сказал тебе насчет окорока. Помни!..

Он отпустил меня и сам растянулся с усталым видом на длинной лавке, стоявшей около стенки.
- Возьми вон там, - указал он Валеку на большую корзину, которую, войдя, оставил у порога, - да разведи огонь. Мы будем сегодня варить обед.
Теперь это уже был не тот человек, что за минуту пугал меня, вращая зрачками, и не шут, потешавший публику из - за подачек. Он распоряжался как хозяин и глава семейства, вернувшийся с работы и отдающий приказания домочадцам (13).
Мы с Валеком живо принялись за работу. Затем Валек уже один умелыми руками принялся за стряпню. Через полчаса закипело в горшке какое - то варево, а в ожидании, пока оно поспеет, Валек поставил на трехногий столик сковороду, на которой дымились куски жареного мяса.
Тыбурций поднялся.
- Готово? - сказал он. - Ну и отлично. Садись, малый, с нами - ты заработал свой обед...
Марусю Тыбурций держал на руках. Она и Валек ели с жадностью, которая ясно показывала, что мясное блюдо было для них невиданною роскошью; Маруся облизывала даже свои засаленные пальцы. Тыбурций ел с расстановкой, повинуясь неодолимой потребности говорить. Из странной и запутанной речи я понял только, что способ приобретения был не совсем обыкновенный, и не удержался, чтоб не вставить вопроса:
- Вы это взяли... сами?

- Малый не лишен проницательности, - продолжал Тыбурций. - Впрочем, - повернулся он вдруг ко мне, - ты все - таки еще глуп и многого не понимаешь. А вот она понимает: скажи, моя Маруся, хорошо ли я сделал, что принес тебе жаркое?
- Хорошо! - ответила девочка, слегка сверкнув бирюзовыми глазами. - Маня была голодна.
Под вечер этого дня я с отуманенною головой задумчиво возвращался к себе. В темной аллейке сада я нечаянно наткнулся на отца. Он, по обыкновению, угрюмо ходил взад и вперед. Когда я очутился подле него, он взял меня за плечо.
- Откуда ты?
- Я... гулял...
Он внимательно посмотрел на меня, хотел что - то сказать, но, махнув рукой, зашагал по аллее.

Я солгал чуть ли не в первый раз в жизни.
Я всегда боялся отца, а теперь тем более. Теперь я носил в себе целый мир смутных вопросов и ощущений. Мог ли он понять меня? Я дрожал при мысли, что он узнает когда - либо о моем знакомстве с "дурным обществом", но изменить Валеку и Марусе - я был не в состоянии. Если бы я изменил им, нарушив данное слово, то не мог бы при встрече поднять на них глаз от стыда.