Быт, нравы и общественная жизнь России того времени, предстающие в письмах духов, - все это становится предметом сатиры, потому что в каждой из этих сфер происходит фальсификация истинных ценностей. О настоящем содержании многих понятий люди забывают или делают вид, что забывают, и начинают оперировать этими понятиями, вкладывая в них совсем иное содержание. Одно и то же слово имеет разный смысл - в зависимости от того, кто и при каких обстоятельствах употребляет его. Слова приобретают подчас совершенно противоположные значения. Умение обыграть отдельное слово, чаще всего выражающее отвлеченное понятие, было присуще и другим русским сатирикам, предшественникам Крылова. Но у них этот прием был связан, как правило, со специфическим жанром: сатирическим словарем.

Примером подобного жанра был уже словарь в журнале М. Д. Чулкова «И то и се». Например, к слову «достоинство» здесь дается следующее пояснение: «Принимается в двояком смысле. В первом - природа (то есть знатность происхождения), чины, богатство. Во втором - добродетель, разум, заслуга. Но во втором смысле оно не берется почти никогда». Чулков фиксирует это расхождение в толковании слова, не вдаваясь в дальнейшие размышления по данному поводу. Понимая несправедливость господствующих в мире убеждений, писатель не пытается вступать с ними в серьезный спор. В этом же журнале Чулков заявляет: «Исправлять их (людей) не берусь; и титул народного учителя принять на себя не отваживаюсь».

Несколько иначе подходит к соответствующему жанру Новиков. В «Статьях из русского Словаря», помещенных в «Трутне», приводится пространное объяснение словосочетания «украсить разум науками»: «В старину думали, что для украшения разума науками надлежит целой жить век, то есть посвятить себя наукам, отстать от всех должностей в обществе, век учиться и быть проповедованием добродетели согражданам своим, а наконец и самому себе в тягость, из чего сделали пословицу: Век живи и век учись. Но молодые наши дворяне, видя ясно невежество предков своих, из сего заблуждения вышли и из старого правила сделали новое: Неделю учился и век живи. Сему правилу многие следуют, ибо, не учась ничему, но, только мимоходом прочитав книги, обо всех науках рассуждают и спорят, отчего и писателей показался много, а особливо стихотворцев. Вот скорое просвещение, какую приносит пользу! А за сие скороспелое в науках знание, должны мы благодарностью господам французам: мы все от них перенимаем, их дворяне давно сие делают, и наши начинают».

Такое же несоответствие между представлениями, бытовавшими «в старину», и современными подчеркивается и у Крылова; причем его положительный идеал, как у Новикова, явно обращен к прошлому. Приведенный отрывок из «Трутня» достаточно сопоставить с речью француженки, знакомящей брата с русской жизнью: «Еще не прошло одного века, как жители здешние сами воспитывали своих детей и толковали им только о том, чтоб были они честными людьми, храбрыми на войне и твердыми в переменах счастья; к таким наставлениям нередко способствовали примеры самих отцов, которые всегда старались содержать при себе детей своих. Ныне же, по прошествии варварских времен, вздумали, что тот не может быть хорошим гражданином, кто не умеет танцевать, прыгать, вертеться, говорить по-французски и болтать целый день, не затворяя рта в беседах. К такому воспитанию необходимо понадобились французы.

С одинаковым сарказмом у Новикова говорится о «невежестве предков», у Крылова - о «варварских временах». И то и другое существует лишь в представлении людей, которые превратно понимают смысл этих слов. Люди продолжают оперировать такими понятиями, как «польза просвещения», «знание в науках», подразумевая совсем не то, что настоящие поборники просвещения. Неверное истолкование одного слова основывается, таким образом, на целой системе ложных представлений.

Цель сатирика - напомнить о подлинном смысле употребляемых понятий, вернуть словам их настоящее значение. У Крылова это осуществляется двумя способами. Во-первых, писатель так же, как в сатирических словарях, противопоставляет ложному толкованию слова истинное, соответствующее его собственным убеждениям. Та же самая француженка из письма Зора произносит тираду, передающую идею самого автора: «От сего нового воспитания мало-помалу искореняются здесь честные люди старого века, которых называют ныне невежами, а на место их вступают люди большого света, которые делаются столь же худыми воинами, сколько дурными гражданами».

Другое средство, которым пользуется сатирик: последовательное развитие системы ложных понятий, приводящее в конце концов к фантастической нелепости, гротеску. Человек, заслуживающий, с точки зрения Крылова, имя «дурного гражданина», в этой противостоящей автору системе назван «хорошим гражданином», и это понятие оказывается связанным с умением «танцевать, прыгать, вертеться» и т. д.


 





Блестящую иллюстрацию к этому рассуждению представляют собой письма от гнома Вестодава (XXI и XXXIV письма), сообщающего о переменах, якобы происходящих в подземном царстве. При дворе появляется искусный танцовщик Фурбиний, и Прозерпина, взяв его под покровительство, поучает своего супруга Плутона: «Танцованье всего почтеннее. Я сама, бывши в свете, повседневною была свидетельницею, что хорошего танцмейстера лучше принимают, нежели заслуженного офицера, и что в нынешнем просвещенном свете, вообще, хорошие ноги в большем уважении, нежели хорошие головы».

Плутон вначале не может переключиться на эту систему понятий и называет Фурбиния «развратителем благопристойности и нравов», констатируя, что «пользы свету его скачки очень мало сделали». Но мнение Плутона начинает колебаться, когда Прозерпина и сам Фурбиний выступают с речами, совершенно сбивающими его с толку своей абсурдностью. Фурбиний предлагает оставить при своей должности трех адских судей, из которых двое «навсегда оглохли, а третий невозвратно лишился ума». Доводы танцовщика приводят всех присутствующих в восхищение, а Прозерпина кричит в восторге: «Ах, какое это сокровище! Если б он вечно рта не отворял, то всякий бы его шаг доказывал, что его умнее никого нет на свете». В результате «сам Плутон должен был признаться, что Фурбиний великий политик, и обещал приказать списать с пего углем портрет для своей галереи».

Отклонение от правильного понимания смысла слов приводит в конце концов к нелепостям чудовищного масштаба, возникают гиперболические, шаржированные образы. Судьи, пускающие для забавы водяные пузырьки и развлекающиеся игрушками, - достойные предшественники царя Вакулы из созданного позднее «Трумфа». В этой пьесе, где сатирический талант Крылова-драматурга проявился с таким блеском, особенно заметна близость Крылова к народному театру и вообще к отечественному фольклору.

В «Почте духов» эта органическая связь писателя с массовой демократической литературой и русским народным творчеством обнаруживается прежде всего в принципах создания сатирических образов. Умственное и нравственное убожество высмеиваемых Крыловым персонажей (судьи или придворные, окружающие юного Могола, и др.) доведено до гротеска. Можно провести некоторую параллель между ними и фольклорными героями, например Фомой и Еремой, фигурирующими в народных произведениях самых разных жанров и «олицетворяющими для русской фантазии глупость и нелепость».

Как в народном творчестве, так и у Крылова сатира имеет вполне определенную социальную направленность. В русских сказках сложились сатирические типы власть имущих: глупого барина или барыни, корыстолюбивого судьи, жадного попа. Характерно, однако, что в соответствии с бытовавшей среди крестьян верой в доброго государя царь редко становится сатирическим персонажем.

Некоторые действующие лица, появляющиеся на страницах «Почты духов», могут быть сопоставлены с традиционными фольклорными сатирическими образами. Однако если в народном творчестве высмеиваются, как правило, лишь отдельные представители социальных верхов, то у Крылова подвергается беспощадной сатире целая государственная система.