Высокая оценка басен Крылова, ревнивое сравнение их с баснями Дмитриева и Лафонтена — все это было признаком того, что Крылов своими баснями сказал новое слово в русской поэзии, и то, что Жуковский остался при своем предпочтении басен Дмитриева, не помешало ему признать талант и творческие достижения его соперника. Именно потому, что социально-психологическая характеристика ощущалась критикой как системный признак басенного стиля Дмитриева, его строго критиковали за отступления, за ее невыдержанность и находили возможным «поправлять» одного баснописца другим, рассматривая их как близких по своим стилистическим установкам поэтов. Иначе было бы невозможно понять, почему А. Измайлов, в общем благожелательно относившийся к Дмитриеву, критиковал у него одну строку в басне «Дуб и Трость», предлагая ему принять стилистическое решение, осуществленное Крыловым.

Следовательно, для читателей 1800-х годов стилистическая характеристика персонажей басен у Дмитриева казалась вполне достаточной, а самые принципы его стиля не вызывали возражений. Дмитриев в стихе вообще, и в басенном в частности, добился уже нейтрализации тех языковых средств, которые еще для Шишкова оставались строго разграниченными по сферам их применения. Позднее тот же Измайлов в «Разборе басни И. И. Дмитриева „Кот, Ласточка и Кролик"» по поводу строки «Вдруг обе лапы врознь, царап того, другого» писал: «Слово царап покажется иному строгому критику столь же низко, как и ан, как бишь, и т. п. Но я осмеливаюсь спросить: какими другими словами эти заменены быть могут и почему низки они? Конечно, смешно бы было встретить такие слова в стихотворениях высокого рода, например: в оде, в трагедии, в эпической поэме, но почему не употреблять их в комедиях, сказках и баснях, которые бывают тем лучше, чем ближе подходят к обыкновенному разговору».

Именно эту Дмитриевскую реформу басенного слога Крылов усвоил полностью. Она стала для него исходным пунктом работы над басенным жанром, хотя, конечно, он не был простым продолжателем или тем более подражателем Дмитриева. Как доказательство того, что, усваивая опыт Дмитриева, Крылов шел к собственной цели, можно привести вторую из рекомендованных Дмитриевым в «Московский зритель» басен Крылова — «Разборчивую Невесту».

Измайлов в уже упоминавшейся статье 1809 г. привел «Разборчивую Невесту» целиком, особенно отметил, что она написана «плавно, приятно и замысловато».55
Категория «замысловатости» у теоретиков басни вызывала к себе разное отношение. Мармонтель, которого и в 1820-е годы считали самым авторитетным истолкователем законов этого жанра, замысловатость» осуждал. Он писал — даю его слова в переводе А. Измайлова, который приводит пространную цитату из него в своем «Рассказе басни»: «Бйснописцу не должно уверять нас, что Лев, Осел и Лисица действительно говорили, но только казаться, будто он сам тому верит, и для сего надобно ему наблюдать приличия, то есть заставлять говорить и действовать сих животных сообразно характеру и побуждениям, которые им приписывает. Итак, правило выдерживать в басне характеры есть следствие того начала, что все в оной должно показывать нам легковерие баснописца. При всем том надобно, чтобы такое легковерие было еще забавно

Ничто так не противно характеру басни, как замысловатость Лафонтен тщательно избегает всего, что имеет вид насмешки. Если он пускает иногда стрелы, то всегда старается их притуплять Замысловатость состоит в том, когда не хотят сказать всего прямо, а представляют угадывать; простодушие же — когда говорят все, что думают».
Таким образом, Измайлов, опираясь на опыт русской басни сумароковского периода, находит, что «простодушие» не есть исчерпывающая характеристика басенного стиля и что «замысловатость», т. е. вовлечение читателя в активное восприятие смысла басни, в угадывание истинного намерения баснописца, не противоречит законам поэтики русской басни. По отношению к «Разборчивой Невесте» это свойство басенной манеры Крылова верно почувствовал новейший французский исследователь, который из сравнения басни Лафонтепа с басней Крылова вывел выключение, что те качества жениха, которых требует невеста в басне Лафонтена, одинаково ценились во все времена, во всех странах, в любой социальной среде, но Крылов прибавил еще и такие требования, которые очень точно прикрепляют действие басни к определенной стране и эпохе, а именно к русскому дворянскому обществу средней руки:

... чтоб был хорош, умен,
И в лентах, и в чести, и молод был бы он.

Измайлов, которому так нравилась эта басня, особо выделил
ней следующую строку:
А ныне? — Ах! ее зовут уж на бостон.

Он так ее комментировал: «Самый удачнейший и прекраснейший стих. Ничем нельзя было лучше изобразить досадного положения сей разборчивой и несчастной невесты».59
Приглашение на партию в бостон — черта необыкновенно национально-характерная и вместе с тем социально красноречивая. Таких черт «местности» у Дмитриева действительно не было, как не было их вообще в докрыловской басне. Вот почему и пришел от «Разборчивой Невесты» в такой восторг Измайлов. «Замысловатость», которую он нашел в «Разборчивой Невесте», не сводится к каким-либо злободневным политическим намекам или памфлетным применениям. «Замысловатость» у Крылова — это острота социальной характеристики, которая заставляет читателя по «невинным», бытовым деталям и черточкам восстанавливать картину общества в целом, за частным случаем видеть систему социальных отношений.

Наиболее проницательным и чутким к крыловской новизне оказался Жуковский в статье 1809 г. Он верно почувствовал у Крылова большее, чем у Дмитриева, сживание с изображаемым, большую проникнутость рассказчика интересами и чувствами его персонажей. Дмитриев как басенный рассказчик все-таки остается вне басенного мира, он легко из него выходит и прямо говорит от себя (как в концовке басни «Два Голубя»); в его отношении к басенным персонажам есть некоторое «свысока». Дмитриев не забывает о том, что он поэт, который приятно и забавно пересказывает всем известные басни всем известного Лафонтена.

Новизна крыловского образа баснописца — в его умении слиться с персонажами, посмотреть па жизнь их глазами и оценить ту или иную жизненную ситуацию, тот или иной социальный или политический конфликт с их точки зрения.

Жуковский с одобрением, отметил, что в басне «Два Голубя» шесть начальных строк принадлежат Крылову полостью и заменяют одну строку Лафонтена:

Два Голубя как два родные брата жали;
Друг без друга они не ели и не пили;
Где видишь одного, другой уж, верно, там;
И радость и печаль, все было пополам.



 






Не видели они, как время пролетало;
Бывало грустно им, а скучно не бывало.

Крыловский басенный рассказчик живет, в буквальном смысле слова, где-то очень близко от своих персонажей. Ведь все то, что мы узнаём о дружбе голубей, он нам рассказывает не с чужих слов, а потому, что сам это видел:
Где видишь одного, другой уж, верно, там.
Крыловский рассказчик не только видит дружбу голубей, он еще и знает, о чем они думают и чего хотят. Он знает, чем манит голубя путешествие:
Увидеть, осмотреть
Диковинки земного круга,
Ложь с истиной сличить, поверить быль с молвой.

Рассказчик в баснях Крылова при том, что он всегда верен своему собственному отношению к персонажам и событиям, всегда придерживается своей шкалы этических и социальных ценностей. У Крылова — ив этом было, пожалуй, самое серьезное различие между ним и Дмитриевым — установились новые отношения между автором, «рассказчиком», и персонажами басни. И, что всего важнее, — с персонажами «простонародными», с «мужиками», т. е. с широким и многообразным миром податных сословий.

В «Драматическом вестнике» по поводу драмы Ильина «Рекрутский набор» писалось, что хотя крестьянский быт изображен хорошо и правдиво, но Герасим во 2-м действии останавливает ход пьесы философическими рассуждениями, не идущими к делу и, главное, не соответствующими нравам и взглядам русского крестьянина, как представлял его себе Крылов и его единомышленники по «Драматическому вестнику». Каким же видел Крылов-баснописец русского крестьянина в пору его самых интенсивных раздумий над сценической судьбой персонажей из народа, мы можем судить, например, по басне «Крестьянин и Смерть», напечатанной в «Драматическом вестнике». Басня эта имела уже длительную традицию русских переводов-переделок. Крылов, по-видимому, выбрал этот сюжет потому, что он давал, при желании, простор для тех самых «философических рассуждений», которые осудили в «Драматическом вестнике». Мысли крестьянина касаются самых важных для него, самых насущных

У Дмитриева стих Лафонтена заменен тремя:
Два голубя друзьями были,
Издавна вместе жили,
И кушали, и пили.
вопросов, от которых действительно зависит его собственная жизнь и жизнь его семьи:
Куда я беден, боже мой!
Нуждаюся во всем; к тому ж жена и дети,
А там подушное, боярщина, оброк...
И выдался ль когда на свете
Хотя один мне радостный денек?

Здесь у Крылова нет какой-либо подчеркнутой простонародности в монологе старика. Разве что его начальные слова придают нужный колорит: «Куда я беден. ..». В целом же между монологом старика и авторским рассказом в басне нет никакой существенной разницы. Автор говорит о смерти: «Явилась вмиг». Нравоучение высказано в той же разговорно-просторечной форме:
Что как бывает жить ни тошно,
А умирать еще тошней.

Крестьянин у Крылова разговаривает как автор, и автор — как крестьянин. Вернее, оба они говорят на одном и том же общенациональном литературном языке.
Какое это имело значение, видно из того, что споры о языке или слоге были чуть ли не основной формой литературной борьбы начала XIX в. Шишков, например, обвинял своих противников в том, о чем они и не думали. Он писал: «... желание некоторых новых сравнить книжный язык с разговорным, то есть сделать его одиноким для всякого рода писаний, не похоже ли на желание тех новых мудрецов, которые помышляли все состояния людей сделать равными?».

Крылов поступил по-своему. Он не просто соединил книжный и разговорный «языки», против чего так восставал Шишков, — он сделал основным стилистическим принципом своего басенного языка отсутствие всяких разграничений.