Взгляд на поэзию, выраженный в стихотворении Лермонтова, близок пушкинскому. Ощутима близость слов: «глаголом жечь сердца людей» (Пушкин) и «воспламенять бойца для битвы» (Лермонтов). Но сам образ поэта у Лермонтова проще, чем пушкинский «Пророк»: он теряет библейскую величественность и становится ближе людям. Воспевая поэта, чей стих, «как божий дух, носился над толпой», Лермонтов несомненно думал о Пушкине, Рылееве, Одоевском, чьи произведения действительно  являлись отзвуком «мыслей благородных». Для сегодняшнего читателя таким поэтом является и сам Лермонтов. Понимая трагичность судьбы настоящих поэтов, Лермонтов не раз пишет об этом. В стихотворении «Смерть поэта» прямым виновником гибели поэта показано светское общество - палач «Свободы, Гения и Славы». Открытое обличение толпы, стоящей у трона, и негодование против нее обусловили ораторскую интонацию «Смерти поэта», яркость его изобразительных средств, взволнованность и эмоциональность общего звучания.

По-иному написан «Пророк», хотя в нем центральной также является тема поэта и общества. Целесообразно прочесть это стихотворение и кратко прокомментировать. В центре - поэт-пророк. Он постиг людей, обладает «всеведеньем», хочет пробудить в людях стремление к лучшей жизни, проповедует «любви и правды чистые ученья» и в то же время обличает «злобу и порок». Не найдя отзыва у людей, он чувствует себя свободно в мире природы, однако не может полностью удовлетвориться ею. Его влечет к людям, хотя он и «не ужился с ними», не отказавшись в угоду им от своей миссии. Противопоставляя изгнанника-пророка старцам, господствующим «в шумном граде», Лермонтов показывает их самодовольное торжество. Видя лишь унижение пророка, старцы не понимают главного: пророк не покорился судьбе, не отказался в угоду им от любви и правды, дух его не сломлен. Поэтому общий тон стихотворения при всей его грусти не рождает в читателе мрачности и тоски. Лермонтов утверждает правоту поэта, не променявшего «на злато» своих высоких идеалов и не отказавшегося в угоду знатному большинству от служения высшим целям жизни.

Продолжив лучшие традиции Пушкина и декабристов в понимании места поэзии в жизни общества, Лермонтов оказал несомненное влияние на Некрасова, Брюсова, Маяковского и др. Но то, что у него высказывалось еще отвлеченно, рисовалось как идеал, получило у Некрасова, а затем у Маяковского.

И. С. Тургенев, с большой любовью относившийся к творчеству Лермонтова, вспоминает о своей встрече с поэтом. Это было под новый 1840-й год на маскараде в Благородном собрании. Среди шумного бала Лермонтову «не давали покоя, беспрестанно приставали к нему, брали его за руки; одна маска сменялась другой, а он почти не сходил с места и молча слушал их писк, поочередно обращая на них свои сумрачные глаза. Мне тогда же почудилось, что я уловил на липе его прекрасное выражение поэтического творчества»’.


 





Непосредственным впечатлением этого бала и навеяно стихотворение «Как часто, пестрою толпою окружен». Поэтическое содержание его составляет характерное для Лермонтова противопоставление бездушного общества и чувствующего человека, мечты и действительности. Это противопоставление связано с утверждением важных нравственных и эстетических критериев. Реальный мир, которым окружен  лирический герой, нарисован немногословно, но выразительно. Конкретные детали так характерны, что в воображении легко возникает картина: нарядная толпа кружится в танце, маски обмениваются незначительными фразами, звучит музыка. Но поэт видит окружающее по-своему, особыми глазами. Его отрицательная эмоциональная оценка ощутима с первых же слов. Неприятие окружающего диктует выбор образов, которые не просто следуют друг за другом, а как бы нагнетаются.

Особую вескость им придают эпитеты: «дикий шепот затверженных речей», «образы бездушные людей», «приличьем стянутые маски». В результате праздничный блеск и шум бала ассоциируются не с весельем и радостным оживлением, а с чем-то эмоционально отталкивающим, полуфантастическим, призрачным. Этот мир, воспринимаемый «как будто бы сквозь сон», словно неодушевлен, лишен жизни в настоящем ее понимании (вспомним «образы бездушные людей»).

В нем нет естественности, искренности (так характерен эпитет «затверженные речи»), нет живого чувства - его заменяет холодный разврат (очень выразительны «бестрепетные руки» красавиц городских). Интонация поэта пока сдержанная, негодование его еще не прорывается в непосредственном эмоциональном излиянии. Но неприятие окружающего с каждой _ строфой выступает острее оттого, что поэт противопоставляет действительности свою мечту. Еще не приобретя конкретных очертаний, эта мечта выступает в ореоле слов, противоположных предшествующим образам по эмоциональной окраске: поэт «ласкает» ее, она воскрешает в его душе «святые звуки». И, что особенно существенно, она оказывается не отвлеченной фантазией, а реальна в своей основе и даже имеет совершенно определенный «земной» адрес.

Воспоминания ведут поэта в мир его детства, переносят в родные места. Глазам открывается усадьба Арсеньевой и село Тарханы, описанные почти с буквальной точностью. И вместе с тем пейзаж этот воспринимается как типичный для среднерусской полосы с ее небольшими селами, спящими прудами, полями, над которыми утром клубится туман. Картины природы возникают не «как будто бы сквозь сон», а без малейшей «дымки», во всей их предметности и конкретности, Вспоминается не просто «дом», а «высокий барский дом», не просто «сад», а «сад с разрушенной теплицей», не просто «пруд», а «спящий», подернутый «сетью трав». Как всегда у Лермонтова, природа живописна, многоцветна: сеть трав «зеленая», аллея «темная», листы «желтые». И невольно кажется, что мир воспоминаний не только отрадней и милей поэту, чем окружающие его «блеск и суета», но и действительное «призрачной» жизни света.