Однако новый взгляд на природу и цивилизацию был учтен поэтом и в романтических произведениях. Лермонтов становится строже к их художественному содержанию, разнообразнее и одновременно лаконичнее в использовании интонационно-художественных форм выражения лирического переживания, внимательнее к реальным процессам, происходящим в жизни.

Вместе с тем углубляется и уточняется критика общества и враждебной поэту цивилизации. Она становится более конкретной, социально острой и непримиримой. Лично для себя Лермонтов не видит никакого выхода, он абсолютно расходится с враждебным миром и ничего от него не ждет. На одном полюсе группируются стихотворения в которых внутреннее и внешнее одиночество, беспросветный трагизм личного существования становятся как бы объективным законом враждебного мира и вызывают суровый отпор. На другом — стихотворения, в которых отчаявшаяся душа ищет утешения в слабых проблесках счастья, предстающего в виде неясной мечты, непонятного звука, ласковой игры природы, мелькнувшего женского лица.
Стихотворения группируются не только тематически, но и по жанрам. Продуктивными становятся жанры: баллады с явным тяготением к лиризму и ослаблением сюжетной стороны, что было отмечено Б. Эйхенбаумом в его первой книге о Лермонтове; символических стихотворений; с объективными образами, несущими печать авторских эмоций, которые обретают некоторую сюжетность; думья или лирического монолога, вмещающего разные жанровые свойства, но тяготеющего либо к ораторской речи либо к аналитическому размышлению..

В «Пленном рыцаре» (1840) горой осознает бесполезность всяких мечтаний о воле, и единственной мечтой, которая может сбыться, для него предстает смерть. Вмести с тем по сравнению с «Узником» лирическое «я» в стихов творении «Пленный рыцарь» более объективировано. Речи в стихотворении идет о пленном рыцаре, и лирическая. Конечно, преграда слишком велика и «напевы» соседа во многом непонятны герою стихотворения («О чем они — не знаю...»), и все-таки неясная общность душ — реальность, а не фикция. Это сознание закреплено в перевернутом, отраженном преломлении «напевов» соседа в душе лирического героя:

...и звуки чередой,
Как слезы, тихо льются, льются...
...и слезы из очей,
Как звуки, друг за другом льются.



 







Если в «Соседе» Лермонтов обнаружил ценность чужого сознания и его общность со своим внутренним миром, то в стихотворении «Соседка» он «сдружил» своего героя с «милой соседкой», «породнил» их одним желанием. Оказывается, и узник, заключенный в тюрьму, и «дорогая соседка», живущая на воле, одинаково томимы одним желанием свободы. Всюду — тюрьма, и эта общая доля сближает принципиально любого человека, сознающего свою несвободу. Но близких и родственных по духу людей Лермонтов мечтает найти в среде простых, цельных характеров. Таким простым характером явилась и соседка, тоже проявляющая ответный интерес к близкой ей судьбе узника. Намек на любовный мотив переключает стихотворение в план мещанского городского романса со свойственными ему простыми, неподдельными чувствами, с обнажением страстей, лукавой игрой и вольными мечтами:

У отца ты ключи мне украдешь,
Стороной за пирушку усадишь,
А уж с тем, что поставлен к дверям,
Постараюсь я справиться сам.
Избери только ночь потемнее,
Да отцу дай вина похмельнее,
Да повесь, чтобы видеть я мог,
На окне полосатый платок.