Уже в этом первом стихотворении цикла проявляется у поэта двойственность в изображении Наполеона. Наполеон зарисован в романтических тонах, в образе внезапно являющейся тени. Романтический мотив образа сказывается здесь, в частности, и в презрении к миру, в том, что герой считает себя «выше похвал, и славы, и людей!..». В то же время Наполеон думает о том, что «далекие потомки» сохранят «историю страстей и дел» его. Герою Лермонтова-романтика, презирающему смерть и бытие, далеко не безразлично, что скажут о его деяних в грядущем, он должен быть уверен сегодня в бессмертии своих идеалов. У Лермонтова здесь нет противоречия. Ибо для юного поэта, в системе идей которого первенствовал тезис о воле человека, практическом действовании, борьбе, органична мысль о неразрывном сплетении жизни и действия с борьбой, мысль о продолжении существования человека в результатах содеянного им, «практический антифатализм» лермонтовской личности, как писал В. Асмус. Поэтому «боязнь не оказаться бессмертным» - черта, свойственная не только Наполеону, но и другим романтическим героям Лермонтова, смысл жизни которых - в стремлении разорвать роковой круг бытия.

Первое стихотворение Лермонтова о Наполеоне примечательно и тем, что здесь - гордое восхищение поэта «московскими стенами», которые были колыбелью патриотизма Лермонтова и которые стали началом конца Наполеона, «…Будучи в Москве в 1819 году, он видел груды обгорелых камней, разрушенные здания - следы московского пожара; орудия, отбитые у французов, лежали в Кремле вдоль стен Московского арсенала… стены арсенала, разрушенные маршалом Мортье, были восстановлены лишь в 1828 году». В 1834 году в своем школьном сочинении «Панорама Москвы» юный поэт скажет о том, как не однажды смотрел он с вершины Ивана Великого на Поклонную гору, «откуда Наполеон кинул первый взгляд на гибельный для него Кремль, откуда в первый раз он увидел его вещее пламя: этот грозный светоч, который озарил его торжество и его падение».

В другом месте, описывая повидавший виды старый московский дом на Пятницкой, Лермонтов говорит о «сердитом» Кремле, каждый раз напоминающем поэту о том, как

    * …Жалок и печален
    * Исчезнувших пришельцев гордый след.
    * Вот сабель их рубцы, а их уж нет:
    * Один в бою упал на штык кровавый
    * Другой в слезах без гроба и без славы.
    * Ужель никто из них не добежал
    * До рубежа отчизны драгоценной?
    * Нет, прах Кремля к подошвам их пристал,
    * И русский бог отмстил за храм священный…
    * Сердитый Кремль в огне их принимал
    * И проводил, пылая,- светоч грозный…
    * Он озарил им путь в степи морозной
    * И степь их поглотила, и о том,


 




    * Кто нам грозил и пленом, и стыдом,
    * Кто над землей промчался как комета,
    * Стал говорить с насмешкой голос света.

Наполеон хорошо осознавал ту роль, которую играла старая столица, Московский Кремль в жизни России. «Если я возьму Киев,- говорил он,- я возьму ее за ноги; если я овладею Петербургом, я возьму ее за голову; заняв Москву, я поражу ее в сердце»1. Герцен писал, что Москва «склонила голову перед Петром, потому что в звериной лапе его была будущность России». Но она «с ропотом и презрением» отвергла Наполеона. В то же время, «разжалованная императором Петром из царских столиц,, Москва была произведена императором Наполеоном (сколько волею, а вдвое того неволею) в столицы народа русского».

Кровную связь с Москвой ощущал и Лермонтов. «…Москва - моя родина - и всегда ею останется»,- признавался поэт. Авторский монолог из поэмы «Сашка» о «грозе двенадцатого года», когда стало неизбежным и очевидным для всех падение «чуждого властелина», «пришлеца», проникнут сыновней любовью поэта к Москве, России, звучит как вдохновенный гимн:

    * Москва, Москва! люблю тебя, как сын,
    * Как русский,- сильно, пламенно и нежно.
    * Люблю священный блеск твоих седин
    * И этот Кремль, зубчатый, безмятежный.
    * Напрасно думал чуждый властелин
    * С тобой, столетним русским великаном,
    * Померяться главою - и обманом
    * Тебя низвергнуть.
    * Тщетно поражал
    * Тебя пришлец: ты вздрогнул - он упал.

Правда, как уже не раз отмечали исследователи, восторженный патриотизм не заставил все же Лермонтова встать в противоречие со своими взглядами. Поэт, для которого идеал и действительность были по-прежнему несовместимы, в лице Наполеона продолжает видеть «мужа рока» и это, в свою очередь, как бы смягчает в его глазах силу ошибки наполеоновского вторжения в Россию. Помимо того, что в «Сашке» дан ключ к прочтению стихотворения «Два великана», где Наполеон предстает перед нами не только в возвышенных, но и в сниженных тонах: «трехнедельный удалец», «дерзкий» (хотя романтическая концовка стихотворения, звучащая явным диссонансом, далеко не случайна при этом). В поэме содержится примечательная характеристика событий, непосредственно предшествовавших возникновению наполеоновской империи.