Большое место в ранней поэзии Лермонтова занимает любовная лирика. Однако и она представлена не в жанрах любовных элегий, посланий, признаний, а в стихотворениях более емкого жанрово-тематического наполнения — даже в циклах стихотворений, вроде бы целиком посвященных любви: в них обнаруживается такое богатство содержания, которое не укладывается в рамки только любовной лирики. Такова миниатюра «Нищий», адресованная Е. А. Сушковой. Двенадцать строк, три строфы. Из них лишь последняя непосредственно обращена к адресату. Две же первые представляют как бы самостоятельную жанровую картину, рисуемую в подчеркнуто сдержанных тонах. Ее скрытый лиризм обнаруживает себя в последнем четверостишии, где поэт дает волю своим чувствам, «обманутым навек» возлюбленной. Страдания нищего, лирического персонажа стихотворения, оттеняют страдания лирического героя — и наоборот. В стихотворении скрыто присутствуют не только социально-политические, но и философские, богоборческие мотивы.

Преступление, в котором никто не усматривает ничего преступного, совершается «у врат обители святой», под эгидой «всеблагого» бога, творца этого страшного мира. Так широко раздвигает Лермонтов жанровые рамки традиционного интимно-камерного по своей природе любовного послания, «прививая» ему ростки иных жанров, придавая им единство целостностью личности автора. С подобной же «диффузией» жанров встречаемся мы в «лирических романах», связанных с Н. Ф. Ивановой и В. А. Лопухиной. Так, в послании «К*» («Мы случайно сведены судьбою...») поэт, обращаясь к В. Лопухиной, восклицает: «Я рожден, чтоб целый мир был зритель Торжества иль гибели моей!..»
Титанизм устремлений лирического героя обусловлен не только романтическими позициями автора. Много значили в этом отношении для Лермонтова жизнь-подвиг декабристов, участие Байрона в освободительном движении греков. Знакомство Лермонтова с творчеством английского поэта началось в 1828—1829 гг. с чтения его в переводах В. А. Жуковского, И. И. Козлова, а затем, с 1830 г., когда поэт овладел английским языком, и в подлинниках. Байроном навеяны такие стихотворения Лермонтова этой поры, как «Ночь. I», «Ночь. II» (1830), «Подражание Байрону» (1830— 1831), «Видение» (1831) и др. Однако все они в большей мере, чем с «источником», связаны с фактами внешней или внутренней биографии самого Лермонтова. Уже в 1832 г. он со всей определенностью заявит: «Нет, я не Байрон, я другой...»

К концу периода поэт производит переоценку многих ценностей, в том числе и такой, как счастье, которое становится для него почти синонимом успокоенности, отгороженности от бедствий и страданий, переполняющих жизнь («Я жить хочу! хочу печали // Любви и счастию назло...»). И не случайно 1832 год был ознаменован созданием «Паруса», ставшего не только итогом ранней лирики поэта, но и классикой русской поэзии. За символико-пейзажными картинами и образом паруса в стихотворении уже вырисовывается целостная художественная концепция человека и мира. В нем лермонтовская вселенная живет в поистине необъятных пространственно-временных измерениях — с ее бескрайними далями во все концы, неизмеримой высотой и глубиной, с неотвратимо бегущим временем. Но не только пространственно-временная, вся художественная структура стихотворения пронизана столкновением и единством противоположностей. Это свойственно и центральному обобщенно-символическому образу паруса. С одной стороны, он является отражением авторского «я», его исканий своего места и назначения в океане бытия; с другой же — он олицетворение бесконечно разпинающегося человеческого духа, его вечной неуспокоенности и неудовлетворенности настоящим, устремленности к будущему.




 






Противоречивое единство в образе паруса двух планов получает свое воплощение и в делении каждой строфы на две равные части, где в первых двух стихах живописно-изобразительными средствами воссоздается «эпический» образ паруса и окружающего его мира, а в последующих двух стихах каждой строфы дается экспрессивно-выразительный, собственно «лирический» комментарий к этим картинам. Постоянное столкновение внешнего и внутреннего, насыщенность стихотворения активно взаимодействующими антитезами передает открытость, незавершенность становящегося мира и человека, их противостояние и связь.

Еще никому неведомый поэт привносил в русскую литературу принципиально новый тип лирического героя. В отличие от лирических героев Жуковского, Батюшкова, Давыдова, поэтов-декабристов, поэтов-любомудров, отличавшихся большей или меньшей односторонностью, преобладанием характерной доминанты (элегичность, эпикурейство, «гусарство», гражданственность, философичность), лирический герой Лермонтова выступал как целостная личность. В этом Лермонтов наиболее близок Пушкину. Однако личность поэта у Пушкина в лирике, как правило, не объект изображения, а призма, сквозь которую воспринимается мир. Лирический герой Лермонтова — это именно художественно-обобщенный характер поэта, воспроизводимый лирическими средствами. Резко очерченная индивидуальность лирического героя, наделенного устойчивыми психологическими, биографическими, личностными чертами как определенного характера, облегчала ранний переход Лермонтова от лирики к поэмам, драмам и затем к роману.

В период с 1828 по 1832 г. Лермонтовым создано около 15 поэм. Первые из них — «Черкесы», «Кавказский пленник» (1828) —написаны под большим влиянием прежде всего Пушкина'(а также К- Н. Батюшкова, И. И. Козлова, К- Ф. Рылеева, А. А. Бестужева и др.), но в то же время, и это характерно для юного поэта, отразили его непосредственные впечатления от поездок в детстве на Кавказ. В 1830—1831 гг. написана одна из значительных юношеских поэм Лермонтова — «Последний сын вольности». В основу ее положен эпизод из древнерусской истории — восстание новгородцев в 864 г. против варяжского князя Рюрика, возглавленное Вадимом Храбрым. Это наиболее «декабристская» поэма Лермонтова. Однако, наряду с прославлением борьбы за свободу, в ней усиливается и трагическая тема ее недостижимости, обреченности героических одиночек, не получающих поддержки со стороны народа. В этом по-своему отразилось осмысление опыта 14 декабря 1825 г.

Среди юношеских романтических поэм Лермонтова особый цикл составляют поэмы кавказские. Наиболее значительна из них поэма «Измаил-Бей» (1832). В дореволюционном литературоведении много писалось о «байронизме» Лермонтова в этом произведении. И действительно, следы влияния Байрона в ней есть. Вместе с тем исследователями вскрыты и жизненные истоки лермонтовской поэмы, исторические события и прототипы, послужившие основой для ее создания. Уже в ней поэт утверждал необратимость исторического развития, невозможность возвращения к «естественному состоянию» как отдельных индивидов, так и общества в целом, вступая тем самым в спор с руссоистско-байроническими традициями.