Протестующее сознание, присущее Лермонтову, входит отдельными сторонами (иронией - «Скажи, что я писать ленив…», гневом- «Пустого сердца не жалей…») в духовный мир «простого человека». В самой речи чувствуются и характер мужественного армейца, и черты передового интеллигента - серьезная простота тона и способность к глубокому размышлению, анализу своих переживаний, сближающая «Завещание» со стихотворениями «И скучно и грустно…», «Валерик» и др.

И вместе с тем совершенно очевидна опрощенпость дворянского интеллигента, изтэясияющегося простым языком, лексикой и синтаксическими оборотами, сближенными с солдатской речью. Но герой «Завещания» несет в себе и все черты основного героя лермонтовской лирики. Возможность подобного сцепления двух, но существу, разных характеров коренится в желании совместить народное начало, естественное и близкое природе, непосредственной, органической жизни, и высокое сознание дворянского интеллигента, приблизить народное сознание к протестующему, мятежному началу и одновременно придать мятежное, протестующее сознание человеку из народа. Итак, «лермонтовский человек» несет в себе народное начало, а простой армеец - чувство ничтожности и суетной мелочности окружающей жизни, весь трагический комплекс чувств, свойственный основному герою лермонтовской лирики.

Самая возможность соединения двух столь различных характеров проистекает у Лермонтова из пристального познания жизни. Уже не только лирический герой его поэзии, но И другие люди обладают теми же свойствами, что и он сам. Все это неизмеримо раздвигало границы лермонтовского протеста и вело к еще большей обобщенности критики. Вместе с тем сознание автора сближалось с сознанием простого человека: простой человек мыслил как типичный дворянский интеллигент, а последний заговорил языком солдата, иногда прорываясь и собственной речью («Пустого сердца не жалей») .


 





В «Завещании» было художественно воплощено двуединое сознание сына века, человека 30-х годов, в его переходе от сознания дворянского интеллигента к сознанию разночинца. Здесь своеобразно сказался тот же момент перехода, перелива, противоречивого совмещения двух разных сознаний, который заметен и в лермонтовской «Родине». Познание действительности заставляло дворянского интеллигента не только искать пути сближения России образованной, европейской и России нищей, крестьянской, но и обозначать направление этих поисков. Вот почему лермонтовский лирический герой, выступая во многих стихотворениях от своего собственного лица, порой принимает явный облик простых людей, непосредственно связанных с народным сознанием. И одновременно подспудно здесь просвечивает мысль о народном начале в душе дворянского интеллигента, говорящего от имени народа, но еще далекого от него, точно так же как и стремление наделить своим высоким сознанием человека из народа, который еще не обладает протестующей, мятежной страстью. Единство внутренне противоречивых голосов в «Завещании» достигается конкретно историко-психологическим обликом героя, совмещением в нем армейца и дворянского интеллигента.

Простые, естественные чувства (сыновняя любовь, трагическая страсть к женщине, патриотизм) требуют и простоты их выражения, но вместе с тем они обнаруживают непосредственную связь с коренными проблемами бытия, интересующего передового человека. Высокое протестующее сознание спускается из космической, заоблачной сферы на грешную землю, где те же вопросы жизни и смерти, одиночества и потерянности, скептического неверия в жизнь и любовь к ней получают уже не метафизическую, а скорее реальную, бытовую трактовку («Скажи им, что навылет в грудь Я пулей ранен был; Что умер честно за царя, Что плохи наши лекаря…», «Скажи, что я писать ленив, Что полк в поход послали…»), полную, однако, того же философского смысла. Философия извлекается из простой, обыкновенной, повседневной жизни, а не существует как-то отдельно от нее, поверх нее, изымаясь из сферы реальности. Напротив, она несет явственный отпечаток этой реальности, и оказывается, что идеалы дворянского интеллигента, его протест и трагизм порождены самой жизнью, а не привнесены откуда-то извне и наложены на действительность. Конечно, чувства Лермонтова и в ранней лирике обусловлены самой эпохой, но поскольку внешний мир мыслился как сфера абсолютно враждебная, то получалось, будто идеалы и протест возникают из самой личности, выступают лишь субъективно обусловленными.

 Теперь же отношение менаду идеалом и действительностью изменилось: чувство получило реальную, объективную основу. Лермонтов стремился закрепить ее в самой форме стихотворений: увеличивается значение сюжета, исповедь и монолог героя совмещаются с рассказом о действительных событиях, драматизируются. Так, в «Завещании» исповедь, лирический монолог - с характерными для Лермонтова рассуждениями, внутренним ходом мысли, недоговоренностью («Поедешь скоро ты домой. Смотри… Да что? моей судьбой…», «А если спросит кто-нибудь… Ну, кто бы ни спросил…». «Отца и мать мою едва ль Застанешь ты в живых… Признаться, право, было б жаль Мне опечалить их…», «Соседка есть у них одна… Как%спомнишь, как давно расстались! Обо мне она Не спросит… все равно…»), эмоциональной напряженностью - сочетается с рассказом, с повествовательной интонацией. Усиление объективного начала приводит к конфликту между внешней простотой речи, прямым смыслом слов и глубокой внутренней интеллектуальностью формы лирического высказывания, демонстрирующей напряженность, значительность, психологическую сложность раздумий героя. Лирический герой не является уже чистым воплощением авторского «я», а приобретает индивидуализированную характеристику отдельного от автора лица, не независимого от автора, но и не сводящегося только к автору. С этим связана и попытка передать исповедь в форме несобственное прямой речи - от себя и в то же время от лица другого человека («Скажи им, что…», «Скажи, что я…»).