Особенное настроение, которым пронимаются влюбленные, предоставляет их взаимоотношениям непосредственности и открытости. Лишние условности исчезают,  в словах и поступках чувствуется искренность и откровенность, диалог приобретает совершенство, звучит легко и непринужденно, на высоком поэтическом регистре. Возникает впечатление своеобразной любовной идиллии:

    * М а в к а
    * Возьму себе твою певчую душу,
    * а сердечко словами очарую.
    * Я буду целовать в уста пригожие
    * чтобы загорелись,
    * чтобы зарделись
    * как будто те цветочки из дикой мальвы!
    * Я буду увлекать глаза голубые
    * пусть они играют
    * пусть они сияют
    * пусть рассыпают огни самоцветные!
    * Лукаш
    * Здесь светлячки в траве, я насобираю
    * они будут светить у тебя в косах,
    * то будет как будто звездный венок.
    * (Кладет несколько светлячков ей на волосы.)
    * Дай посмотрю. Ой, как же хороша!
    * (Не помня себя от счастья, заключает ее в объятия.)
    * Я еще набрать должен. Я впитаю
    * тебя, языков королеву, в самоцветы.



 




Образ самоцветов, которые играют в глазах лучезарными огнями, а во главе звездным венком, воспринимаются как своеобразная аллюзия таинственного цветка счастья, такой же трепетно привлекательной, как и непостижимо недосягаемой. Он зацветает в купальскую ночь, а его поиски - то тернистый путь к постижению сокровенных тайн жизни и природы, к познанию мира и самопознанию.

Такая высота чувств, что в поэтическом воображении соотносительная с яркими лучезарными самоцветами, полнее всего отображает состояние взаимной увлеченности, а в то же время становится для влюбленных своеобразным испытанием, мерилом их внутренней самоуверенности. Открыв в Лукаше его «певучую душу», Нимфа целиком, до самозабвения, погружается в стихию любви, не обнаруживая никаких колебаний ни относительно себя, ни относительно своего любимого. Лукаш отвечает ей взаимностью, но полностью понять голос любви, которым говорит к Нимфе его сердце, не состоятельный. В апогее любовно-эмоционального всплеска его вдруг охватывает смятение, неуверенность. «А мы уже объединились?», - с удивлением переспрашивает он Нимфу, не понимая, что идет речь, прежде всего, о духовном единении. Как оказался, отозваться на призыв Нимфы и открыть ей свою душу Лукаш еще не готов. Искренний, откровенный взгляд глаза в глаза, когда любые преграды на пути к единению влюбленных сердец исчезают, вызывает у него ощущение незащищенности, даже страха, а следовательно - желание перевести отношения в русло обычного флирта.

Совсем по-другому складываются отношения между Лукашем и Акулиной. Оставшись наедине с парнем (Нимфа отходит от них), Акулина, не скрываясь, начинает подбивать к нему клинья, и ее откровенные ухаживания очень мало напоминают трепетную встречу влюбленных. Здесь превалирует нескрываемая похотливость, фривольность, а «похлопывание» по плечу, как и насмешливость и борьба, становится самым первым способом проявления знаков внимания к объекту страсти: «Акулина какое время так же рьяно жнет, потом разгибается, распрямляется, смотрит на склоненного над снопами Лукаша, улыбается, тремя широкими шагами припрыгивает к нему и гулко хлопает ладонью по плечам». Кстати, в этой ремарке, как нетрудно обратить внимание, ударение сделано не на рефлективных состояниях, как захват, самоанализ, сомнение, застенчивость, размышление и тому подобное, что характеризует, прежде всего, внутренний мир героини, а на оперативно процессуальных аспектах самого проявления (выраженных нагнетанием предикативных форм), и это лишний раз выражает в Акулине натуру, не обремененную душевными порывами и переживаниями.

Очевидно, образ влюбленной в весенний шелест березы полнее всего передает состояние души и то положение, в котором оказывается Нимфа. Любовь - как несбыточная мечта: нежная, пьянящая, влекущая, но неуловимая. Действительно, отлюбив в весеннем буйном цветении, береза уже «ветра обнять вовек не сможет - он уже ушел», но он был, и был он настоящий, тот весенний ветер.

Возможно, подлинность чувства (не игра, не развлечение, не интрига, не иллюзия, не повинность) и является тем фактором, который предоставляет смыслу любовным мукам и переживаниям и за которым, следовательно, определяется уровень культуры души, духовного совершенства личности, в целом?..

Апология бессмертной любви - это, безусловно, типично романтичная фигура. С этой точки зрения, Леся Украинка отдает должное, сказать бы, традиционной литературной риторике или, за ее же высказыванием, «старомодной романтики», хотя, конечно же, наполняет ее новым содержанием.

В финальных сценах «Лесной песни» акцент сделан на том, что душа - это голос сердца, а мелодия свирели - цвет души. Охватывая сферу живого в противовес неживому, голос (музыка) как цвет души, как «божья искра» любви и творчества обозначает духовное измерение жизни. Так космогоническая драма «вечного круговорота» превращается в драму духовного рождения, бытия, в сфере духа - нетленного и неподвластного ни огню, ни божеству растительности, ни времени. Мир от этого не перевернется, все останется, как было: будут приходить люди со своими радостями и болями, будет шелестеть зелеными листьями ива, и будут спадать «мутные росы» с ее ветвей. Лишь нежная мелодия свирели, вырезанной из Мавриной ивы, будет звучать «громче, жалостнее», чем она звучала до сих пор, потому что будет говорить «голосом сердца», рассыпая дивные цветы доли и указывая, где спрятана «золотая жила» жизни:

    * Я им тогда пропою
    * все, что когда-то ты для меня пел
    * еще как в начале весны здесь выигрывал
    * мечты собирая у рощи…
    * Играй же, любимый, умоляю!

Лукаш начинает играть. Сначала  игра его грустна, как зимний ветер, как жалобно о чем-то затерянном и незабываемом, но быстро победное настроение [мелодия № 10, только звучит громче, чем в первом действии] покрывает тоску. Как изменяется музыка, так изменяется зима вокруг: береза шелестит кудрявым листом, весенние звуки природы отзываются в расцветшем лесу попусту, жухлый зимний день будет изменяться в ясную, лунную весеннюю ночь. Нимфа загорается вдруг давней красотой в звездном венце. Лукаш бросается к ней с возгласом счастья».

Следовательно, завершающий аккорд таинственной мистерии любви звучит как апофеоз творчества. Музыка сердца всесильна, она способна побеждать тоску и творить красоту, наполняя мир чарами «певучей души». Все вокруг пропитано магией удивительной мелодии свирели «человеческой души», и она звучит «освободительным» пением как симфония духовного прозрения.