Роман «Мастер и Маргарита» — одно из самых известных произведений литературы ХХ века и вершинное произведение в творчестве М.А. Булгакова. Сложная философская концепция, глубокая нравственная проблематика, оригинальная композиция обусловили пересечение в романе трех миров: реального (современного автору), «древнего» (библейского) и потустороннего (фантастического). Анализируемый эпизод — составная часть «библейского» сюжета произведения. Мастер, являющийся главным героем булгаковского произведения, создал историческое повествование о Понтии Пилате. «Разговор Пилата с Афранием» — это небольшой отрывок из романа, написанного Мастером. Эпизод следует за описанием трагического события (казни бродячего философа) и позволяет проследить дальнейшее развитие действия: психологическое состояние и поведение одного из виновников смерти Иешуа — Понтия Пилата.

С точки зрения развития действия в романе Мастера эпизод является значимым, так как в нем рассказывается о попытке Понтия Пилата искупить свое малодушие за счет наказания того, кого прокуратор пытается выставить единственным виновным в казни бродячего философа Га-Ноцри. Можно утверждать, что разговор игемона и начальника тайной службы предопределил судьбу предателя Иуды из Кариафа. Понтий Пилат с нетерпением ожидал возвращения Афрания, присутствовавшего на казни Иешуа Га-Ноцри. Из уважения к собеседнику, выказывая ему особое расположение, наместник кесаря в Иудее настоял на том, чтобы Афраний, вымокший под проливным дождем, переоделся в сухую одежду. Разговору предшествовала трапеза. Прокуратор «произнес громко, поднимая чашу: — За нас, за тебя, кесарь, отец римлян, самый дорогой и лучший из людей!».

Столь пафосный тост, явно предназначенный для подслушивающих, свидетельствует о том, что всесильный игемон боится прогневать римского кесаря, которому могут отправить донос на наместника и обвинить того в государственной измене. Недоверчивый Пилат тем не менее считает Афрания надежным человеком. Они оба научились понимать друг друга с полуслова. Афраний, словно подавая тайный знак игемону, говорит: «— Ручаться можно... лишь за одно в мире — за мощь великого кесаря». Весь разговор состоит из полунамеков, но обсуждается очень важная информация. Прокуратор не сразу приступает к выяснению того, что его интересует. Сначала он говорит о ненависти к Ершалаиму, называет дворец Ирода, свою резиденцию, бредовым сооружением. А затем задает вопрос: «Прежде всего, этот проклятый Вар-равван вас не тревожит?» После этого собеседники обменялись ____________взглядами. Понтий Пилат «скучающими глазами глядел вдаль, брезгливо сморщившись... Угас взгляд гостя, и веки его опустились».

Акцент на глазах собеседников не случаен: именно взглядами они раскрывают друг другу истинный смысл сказанного. Это подчеркивается и в описании внешности Афрания: «Основное, что определяло его лицо, это было, пожалуй, выражение добродушия, которое нарушали... глаза, или... не глаза, а манера пришедшего глядеть на собеседника...». Именно взглядом Афраний и подает сигнал Пилату о том, что ему понятен истинный смысл слов игемона. Совершенно ясно, что Пилат и Афраний в меньшей степени думали о преступнике, помилованном Синедрионом в честь праздника Пасхи. Афраний прекрасно понял, что Пилат не может простить Каифу, который не помиловал Га-Ноцри, на чем настаивал игемон. Хитрый первосвященник пошел наперекор воле прокуратора, прикрывшись законом и решением Синедриона. Прокуратор узнал от Афрания и о последних часах жизни бродячего философа. Собеседник Пилата передал слова Га-Ноцри о том, что он «благодарит и не винит за то, что у него отняли жизнь.
— Кого? — глухо спросил Пилат.
— Этого он, игемон, не сказал.
— Не пытался ли он проповедовать что-либо в присутствии солдат?
— Нет... Единственное, что он сказал, это что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость.


 






— К чему это было сказано? — услышал гость внезапно треснувший голос...».

Эта часть диалога героев, вне сомнения, самая важная во всем эпизоде. Во-первых, дано определение порока, которым страдает Понтий Пилат, — это трусость. Малодушие проявил прокуратор, не прислушавшись к голосу совести. Жажда власти, страх за свою жизнь оказались сильнее правды бродячего философа. Во-вторых, эпитетами «глухо» и «треснувший» передано состояние Пилата, понявшего, что слова Га-Ноцри о трусости были предназначены лично ему. В-третьих, возможно, именно после этой части диалога Понтий Пилат решил, что должен искупить свою вину перед казненным. Итак, малодушие и раскаяние — вот те чувства, что владеют Понтием Пилатом в момент его диалога с Афранием. В результате можно считать, что данный эпизод — «момент» развития темы совести и трусости, являющейся одной из основных в произведении М.А. Булгакова. Начало разговора с Афранием было лаконичным, но конец явно затянулся. Уличенный в трусости, Пилат выбит из колеи. Он обращается с поручением к Афранию о тайных и достойных похоронах всех казненных, затем сообщает о том, что будет ходатайствовать перед Римом о награждении Афрания. К самой щепетильной теме — о расправе над Иудой из Кариафа — прокуратор подошел крайне осторожно. Пилат даже сделал вид, что не сразу вспомнил имя предателя. Реакция начальника тайной службы была незамедлительной. «Тут гость и послал прокуратору свой взгляд и тотчас, как полагается, угасил его.
— Говорят, что он, — понижая голос, продолжал прокуратор, — деньги будто бы получил за то, что так радушно принял у себя этого безумного философа.
— Получит, — тихонько поправил Пилата начальник тайной службы». Собственно говоря, Афраний косвенно подтвердил, что акция по устранению Га-Ноцри руками римской власти была разработана во дворце первосвященника. Каифа политически обыграл Пилата. Теперь прокуратор возьмет реванш: скомпрометирует первосвященника, не обеспечившего безопасность Иуды. Кроме того, очистит свою совесть осознанием того, что Га-Ноцри отмщен.

«— Приказание игемона будет исполнено, — заговорил Афраний, — но я должен успокоить игемона: замысел злодеев чрезвычайно трудно выполним... выследить человека, зарезать, да еще узнать, сколько получил, да ухитриться вернуть деньги Каифе, и все это в одну ночь? Сегодня?
— И тем не менее его зарежут сегодня, — упрямо повторял Пилат...
— Слушаю, — покорно отозвался гость, поднялся, выпрямился и вдруг спросил сурово: — Так зарежут, игемон?
— Да, — ответил Пилат, — и вся надежда только на вашу изумляющую всех исполнительность».
Для непосвященных все в этой части диалога выглядит так, как будто прокуратор приказывает Афранию защитить Иуду, которого якобы собираются убить, и игемон «знает», как будет осуществлена расправа над предателем. План был продуман прокуратором четко: «выследить» предателя — «узнать», сколько денег получил за свое черное дело, — «зарезать» — «вернуть деньги Каифе». Излагался же план устранения предателя не как приказ, который надлежало исполнить начальнику тайной службы, а как «чужой» замысел, осуществление которого следовало «предотвратить». Самолюбивый наместник римского кесаря почти открыто требует от Афрания, чтобы все произошло по его, прокуратора, сценарию. Афраний четко уловил перемену в настроении прокуратора, что подчеркнуто глаголами, передающими позу начальника тайной службы: «поднялся, выпрямился... спросил сурово». Сомнений не возникает: сценарий прокуратора будет воплощен слово в слово. Пилат не случайно нашел предлог, чтобы завершить разговор с Афранием вручением несуществующего долга. Так он благодарит начальника тайной службы за преданность и одновременно покупает его молчание. Роль анализируемого эпизода не только в том, что показано, как воля людей меняет естественный ход событий и обеспечивает запланированную развязку, но и в том, что в нем выражена (и подтверждена) очень важная для автора мысль: добро вершится руками зла. Га-Ноцри действительно отмщен: Иуда наказан за предательство. Но как свершилось это? Разве сама разработка плана по устранению Иуды не есть преступление? По Булгакову, люди, желающие сделать доброе дело, могут осуществить это, лишь соприкоснувшись со злом.