В XX веке поэты покидают уединенные дубравы и попадают в город. Поэзия становится городской.

Для Маяковского обращение к теме города было, кроме того, связано с футуризмом - искусством чисто городским.

Тема города подробно разрабатывается в дооктябрьском творчестве Маяковского.

Город Маяковского постоянно находится в движении, которое порождает неразбериху. Движение связано со звучанием: “На царство базаров коронован шум”; “Рыжие дьяволы, вздымались автомобили, над самым ухом взрывая гудки”. Смесь постоянного движения и звучание порождает эпитет: адище города.

Город Маяковского - это сплошное нагромождение вещей техники. На одном пейзаже сочетаются вывески, сельди из Керчи, трамвай, аэропланы, фонари, железо поездов. Вещи Маяковским оживляются (“в рельсах колебался рыжеватый кто-то”, “Лебеди шей колокольных, гнитесь в сидках проводов”).

Город душит искусство, и поэтому в городе Маяковского живут “братья писатели”, которые постоянно напуганы городом, что могут писать только про “пажей, любовь, дворцы и сирени куст”. Воплощением городского искусства становятся будущие вывески.

Город Маяковского кровожаден (“Туман с кровожадным лицом каннибала жевал невкусных людей”), он требует смертей. Отсюда - постоянный мотив смерти, который появляется и в метафорах Маяковского (“Где города повешены и в петле облака застыли башен кривые веси - иду один рыдать, что перекрестком распяты городовые”). Смерть в город приносит и война, причем это бедствие для всех городов (Ковно, Вена, Рим, Петербург). Город во время войны страдает (“Пальцы улиц ломала Ковна”).

Главный герой города - толпа, воплощение города. Толпа ужасна, город губит в ней все человеческое. В городе нет места отдельному человеку (“Сбитый старикашка шарил очки”), толпа делает его смешным. Тем более в городе нет места поэту, хотя поэт и вмещает в себя толпу, она не понимает его. Не было ни одного, который не кричал бы: “Распни, распни его!” Но пусть толпа знает только два слова (“сволочь” и еще какое-то, кажется - “борщ”), поэт должен “не слушать, а рвать их”. А так как толпа не принимает душу поэта, он вкладывает ее в вещи, одушевляя их (“Истомившимися по ласке губами тысячью поцелуев покрою умную морду трамвая”).

В городе нет места любви. Женщина если и любит, то не человека, а его мясо. Отсюда - “враждующий букет бульварных проституток”, публичные дома. Постоянно упоминается Вавилон - всемирный город блуда. Пошлая любовь связана с городской атрибутикой: “Женщины - фабрики без дыма и труб - миллионами выделывали поцелуи, - всякие, большие, маленькие, - мясистыми рычагами шлепающих губ”.


 






Город Маяковского - город капитализма, и это важно. Город “маячит в дымах фабрик”, растет, жиреет.

В стихах о городе Маяковский использует обычный прием изобразительности. “А в небо слипшиеся губы воткнули каменные соски” - о высоких домах и низком петербургском небе. Основные цвета в изображении города - ржавый, дымчатый, черный и кроваво-красный.

В стихах Маяковского появляется призыв: “Бросьте города, глупые люди!”, но поэт крепко связан с городом. “Город в паутине улиц” - вот декорация трагедии “Владимир Маяковский”, к нему же он возвращается и в “Облаке в штанах”, и в “Войне и мире”, и в “Человеке”.

Итак, с городом в дооктябрьском творчестве Маяковского все четыре его “долой” - “Долой вашу любовь!”, “Долой вашу религию!”, “Долой ваше искусство!”, “Долой ваш строй!”. Однако в изображении старого, обветшавшего города улавливаются многие традиционные темы, к примеру Блока и Достоевского (город блуда, город, душный для живых людей, город капитализма, город жестокости, город вещей). Разрабатывается и используется традиционная тема Петербурга - Петра. В стихотворении “Последняя Петербургская сказка” первый раз используется прием оживления памятника, но толпа гонит ожившего Петра на поле, и Петр оказывается “узником в собственном городе”.

Революция рушит старый город (“Лодкой подводной шел ко дну взорванный Петербург”). “Мы разливом второго потопа перемоем миров города”, - провозглашает Маяковский гибель старого города в стихотворении “Наш марш”. “Мы” - разрушающая и созидающая сила меняет город.

Все четыре “долой” воплощаются при сломе старого города и при строительстве нового города. Город стал социалистическим, в нем родилась новая великая любовь к Родине и народу, по городам идут “миллионы безбожников, язычников и атеистов”. Новое революционное искусство остается городским, оно выходит на его улицы. Старое - сметается (“Твоих шестидюймовок тупорылые боровы взрывают тысячелетия Кремля”), новое искусство оживляет город: “Улицы - наши кисти. Площади - наши палитры”. В поэме“150 000 000” Маяковский делает городскими привычные поэтические атрибуты: “Мы возьмем и придумаем новые розы - розы столиц в лепестках площадей”.

Старый город еще пока дает о себе знать. В нем остаются обыватели (“за зевакой зевака, штаны пришедшие Кузнецким клешить”), мещане, бюрократы, хулиганы. Город и после революции хранит в себе множество пороков, а потому поэт обращает на него и свою сатиру (“Мои прогулки сквозь улицы и переулки”).

Однако строятся новые города, над которыми “реет красный флажок”. И Маяковский рисует черты современного ему города - город техники, электричества, метрополитена, машин, новых заводов. Новый город “вскипает и строится”, но стройка только начата, и современный город - только преддверие того идеального “города-сада”, о котором мечтал поэт как о городе будущего.