...Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это...
Л. Толстой

Военное время предложило новый вид творчества для футуристов, непосредственно связанный с социально-политической тематикой, имеющий агитационный и массовый характер. В 1914 г. некоторые художники, близкие к футуризму (Ларионов, Малевич, Маяковский, Лентулов), сотрудничали в издательстве «Современный лубок», в котором по их рисункам были выпущены военные лубки. В отличие от итальянских футуристов, пропагандистская продукция русских художников в целом опирались на традиционную стилистику народных картинок.

Русские футуристы никогда не ставили знак равенства между войной и творчеством. Война, согласно русским футуристам; прежде всего обнажала неизвестные глубины психики, открывала новые Горизонты сознанию. «Война, расширяя границы государств, и мозг заставляет врываться в границы вчера неведомого», — писал Маяковский. Война требовала от художника обостренного чувства времени, особого чутья к ритму современности. «Хотим, чтобы слово в речи то разрывалось, как фугас, то ныло бы, как боль раны, то грохотало бы радостно, как победное ура. Пересмотр арсенала старых слов и словотворчество— вот военные задачи поэтов»,— утверждал Маяковский. Война, согласно русским футуристам, сметает все ложное, мертвое, обостряет чувство истинно живого — лишь в этом русские футуристы сходились с итальянцами в своем отношении к войне.

«Война отвратительна. Тыл еще отвратительней», — вот отношение Маяковского к войне и ко всему укладу жизни общества, к ее социальному устройству. Тезис, опровергающий футуризм: «Нам слово нужно для жизни», появился в статье «Без белых флагов», написанной осенью 1914 г., когда Маяковский разобрался в характере войны.

Но и к позиции «для жизни» он пришел не просто. Войну принял «взволнованно», что значит поддался общему патриотическому порыву: он даже просился добровольцем в армию. В 1914 г. он написал стихотворение «Война началась»:
Вечернюю! Вечернюю! Вечернюю! Италия! Германия! Австрия! И на площадь, мрачно очерненную чернью, багровой крови пролилась струя! Морду в кровь разбила кофейня, зверьим криком багрима: отравим кровью игры Рейна! Громами ядер на мрамор Рима!

Более определенная позиция выражена в статье «Будетляне» (1914): «...русская нация, та единственная, которая, перебив занесенный кулак, может заставить долго улыбаться лицо мира». Рядом с этим Маяковский, путаясь в противоречиях, но, приближаясь к более зрелому взгляду на искусаю, все-таки развивает футуристические концепции «самовитого» слова. Обращает на себя внимания то, что он в это время сделал сильные акценты на национальные истоки искусства.

Футуристическая концепция поэтической работы, при всех ее крайностях, исходную основу имя в глубинных корнях русского словотворчества.

Формулы типа: «Цель поэта — слово» и «Слово-самоцель» — еще мелькали в статьях Маяковая го, но рядом все-таки утверждается и другое: «Причина действия поэта на человека... в способное™ находить каждому циклу идей свое исключительное выражение». В метафорический состав, в ассоциативное мышление, в стилистику входят новые элементы.



 




Словообразования Маяковского подчинены законам русского языка. В статье «Россия. Искусств Мы» он утверждает, что поэзия футуристов «вытекла... из светлого русла родного, первобытного слова, из безымянной русской песни»: И ставит задачу: «сделать язык русским».

Маяковский с мая по декабрь 1914 г. опубликовал, главным образом в газете «Новь», одиннадцать статей о поэзии и живописи, в том числе упомянутые выше. Его идеи можно свести к следующему, реализм не имеет ничего общего с подлинным искусством, и художник не имеет права ни морализовать в своих произведениях, ни изображать в них реальность. Искусство основано на свободной игре.) 

С началом Первой мировой войны Маяковский быстро перешел на крайне националистические, порой шовинистические позиции. Он требует от художников «откопать живописную душу России», чтобы «дерзкая воля Востока» могла «диктовать одряхлевшему Западу»; он хочет, чтобы они создали искусств настоящего, способное оказать воинам на фронте помощь. В статье о литературе Маяковский продолжает проповедь евангелия слова, заявляя, что слово — единственная цель поэта, который обязан обрести свободу «творить слова из других слов». Он называет это «творчеством языка для завтрашних! людей». Один из источников — народная поэзия. Отчасти противореча вышесказанному, Маяковский] продолжает превозносить урбанизм или вдруг провозглашает: «Нам слово нужно для жизни. Мы не признаем бесполезного искусства». 

На фоне прочих его заявлений, касающихся эстетики, проклятие «искусству ради искусства» выглядит исключением. Маяковского можно назвать непоследовательным эстетом. В самой интересной своей статье «Два Чехова» Маяковский открыто поднимает голос против «великих идеалов добра», проповедуемых либеральными и радикальными русскими критиками XIXв., и заявляет, что содержание в искусстве «безразлично». Эта статья характерна не сведением идеи самоценного слова с органическим стремлением к сближению с жизнью. Он хвалит Чехова, который понял, что «писатель только выбирает искусную вазу, а влито в нее вино или помои — безразлично».

Таким образом, в тогдашней концепции Маяковского сливаются воедино пропаганда футуризма и утверждение якобы рационального смысла войны. В июле 1915 г. Маяковский завершил поэму «Облако в штанах», в которой окончательно определилось его отношение к войне, понимание ее бесчеловечной, разбойничьей сути. Кроме поэмы были написаны антивоенные стихи «Вам!», «Мама и убитый немцами вечер», «Я и Наполеон»:
Я живу на Большой Пресне, 36, 24.
Место спокойненькое.
Тихонькое.
Ну?
Кажется— какое мне дело, что где-то в буре-мире / А взяли и выдумали войну?
Люди!
Когда канонизируете имена погибших, меня известней, — помните:
еще одного убила война — поэта с Большой Пресни!