Известно, что тяготение Маяковского к популярному в 20-е годы модернизму некоторое время не позволяло ему развернуться во всю ширь своего таланта. Ему было уже неинтересно только экспериментировать над словом. «Нам слово нужно для жизни, — писал он, — мы не признаем бесполезного искусства». Несмотря на некоторую затемкенность поэтической мысли, уже поэма «Владимир Ильич Ленин», а особенно последовавшие за ней произведения «Облако в штанах», «Флейта-позвоночник», «Война и мир», «Человек» открывали абсолютно новую страницу в его творчестве.


В первых крупных послеоктябрьских произведениях поэта («Мистерия-буфф», ''150 000 000», «Про это») торжествует новый для футуриста принцип литературное произведениетического преображения действительности. Он освещает социалистические преобразования с позиций революционного гуманизма. Провозглашает при новом строе рассвет личности.


Ключевое, что определило пафос творчества Маяковского, Горький назвал точно: поэт «ищет слияния с народными массами». Начиная с «Облака в штанах», творчество Маяковского все заметнее приближается к магистральному пути, которое с начала века прокладывал в литературе М. Горький. В социалистическую революцию поэт входит как революционный литературное произведениетик.


Нам,


Поселянам Земли,


Каждый Земли Поселянин родной.


Все


По станкам,


По конторам,


По шахтам братья.


Мы все


На Земле


Солдаты одной,


Жизнь созидающей рати.


Всего за полгода до революции написаны эти яркие строки, и уже из них ясно, какую позицию займет поэт в решающий поворот истории.


»О, четырежды славься, благословенная!» — такими словами встретил Маяковский Октябрьскую революцию. «Ода революции», «Левый марш», «Мистерия-буфф» — эти первые образцы социалистического искусства подкупают искренностью, глубокой верой в прекрасное будущее. Маяковский, как и прежде, литературное произведениетик, но теперь он литературное произведениетик утверждения.


Разворачивайтесь в марше!


Словесной не место кляузе.


Тише, ораторы!


Ваше


Слово,


Товарищ маузер.


Довольно жить законом,


Данным Адамом и Евой.


Клячу истории загоним.


Левой!


Левой!


Левой!


Особенно ярко выразилась эта особенность творчества поэта в поэме «Хорошо!». Установка на героику будней подсказала ему свои способы повествования. Один из принципов он сформулировал так: «Героически просто, как наше сегодня».


Ни былин,


Ни эпосов,


Ни эпопей.


Телеграммой


Лети


Строфа!


Воспаленной губой


Припади


И попей


Из реки


По имени — Факт.


События революции и послеоктябрьской истории страны служат основой большой идеи. В частности, идеи возникновения нового, дотоле неизвестного человечеству государства. Оно еще очень молодо, отечество трудового народа. Об этом напоминают неназойливо вкрапленные в ткань поэмы ассоциации с юностью, молодостью (образ ребенка на субботнике; метафоры: земля молодости, страна-подросток, весна человечества).


Реализм поэмы — это реализм утверждения действительного мира, прекрасного и справедливого.


Радость прет.


Не для вас уделить ли нам?!


Жизнь прекрасна и удивительна.


Сейчас многим увлечение Маяковского революционными мотивами может показаться наивным, но:


Я сам себя смирял,


Становясь на горло


Собственной песни!


Да, он верил в новый строй, в коммунистический идеал. Да и как иначе?! Он был революционером с малолетства, сидел в тюрьме. Он был абсолютно уверен в справедливости марксистской философии. Он гордился тем, что:


Явившись в Це Ка Ка


Идущих


Светлых


Лет,


Над бандой


Поэтических


Рчачей и выжиг


Я подыму,


Как большевистский партбилет,


Все сто томов


Моих


Партийных книжек.


Маяковский вошел в мировую литературу не только автор произведенияом поэтической школы, но и зачинателем революционной поэтики, которая стала неотъемлемой частью новой социалистической цивилизации. Умножая сокровища русской речи, он творил советскую поэзию, будучи убежден, что это и есть путь к интернациональному единству.


Едва ли среди подлинных художников слова мы найдем писателя или поэта, который бы так решительно и безоговорочно принял революцию, как Маяковский. Все представители русской творческой интеллигенции конца XIX — начала XX века так или иначе ожидали революцию и связывали с ней свои надежды. Но далеко не все понимали, насколько разрушительным будет вихрь, который сметет все старое и отжившее. Мало кто осознавал масштабы массового террора, который неизбежно сопутствует завоеваниям революции, — ведь в первую очередь от него пострадала интеллигенция, рассуждавшая о необходимости «очистительной жертвы» во имя свободы.


Маяковский никогда не обманывался, представляя себе грядущую мировую революцию, и с самого начала был готов заплатить любую цену за «светлое будущее». Он так ненавидел старый уклад жизни, что его творчество буквально пропитано этой ненавистью, желанием разрушить старое «до основания». Сломать, растоптать нужно было все, чтобы не оставалось никаких нитей, связывавших его со старым. Пафос разрушения был направлен в его поэзии на культуру и ее ценности, традиции, язык.


Маяковский безжалостно ломает все привычные представления о жизни, любви, красоте. Он борется с ходульным восприятием искусства, выступая как полноправный хозяин, который смело наводит порядок в своем мире, не заботясь ни о чьем мнении, никому не давая права голоса.



 







О, если б был я


Тусклый,


Как солнце!


Очень мне надо


Сиянием моим поить


Земли отощавшее лонце!


В своих стихах Маяковский уже совершил революцию, последовательно и вместе с тем страстно отрекаясь от «старого мира» во имя новизны, нарушая языковые нормы русского языка, изобретая новые слова.


С отвращением смотрит он на предреволюционную российскую действительность:


Мокрая, словно ее облизали,


Толпа.


Прокисший воздух плесенью веет.


Эй!


Россия,


Нельзя ли


Чего поновее?


«Издинамитить старое» — вот установка Маяковского в поэзии и в жизни. Но разрушительная сила этого динамита ему понадобится и при созидании новой жизни. Для него созидание — то же, что и разрушение, ибо в глазах поэта процесс строительства никак не мог быть «мирным», это всегда война — с косной материей, уснувшей природой, человеческой инерцией. Не случайно его стихи изобилуют словами, заимствованными из военной лексики: «борьба», «армия», «таран», «оружие». Слишком жесток у поэта его новый мир! В нем правят бездушные машины, дым фабрик заменяет там «дым кадильный»; копоть автомобилей желаннее, чем зеленые листья, «чернила нефти» нужнее журчащих ручьев. Где уж тут пробиться солнечному лучу! Для строительства такого города будущего нужно обуздать природную стихию, поработить ее. Пусть в нем трудятся миллионы машин, а если для этого потребуются человеческие жизни, то их не жалко отдать: «Ваше слово, товарищ маузер!»; «Мы смерть зовем рожденья во имя. / Во имя бега, / паренья / реянья!» Слово «строить» в поэзии Маяковского становится синонимом слов «рушить», «громить», «ломать».


Маяковский ненавидит и презирает бездействие, пассивность. «Рваться в завтра, вперед!» — вот его лозунг. Революция олицетворяет для поэта движение, активность:


Наш бог бег,


Сердце наш барабан.


«Запутавшемуся миру на выручку» нужно мчаться, «обгоняя погони пуль», ключевое — не задерживаться, не оглядываться, не останавливаться ни перед чем...


Маяковский, как и все атеисты, жаждал искоренить внешнее зло внешними же средствами. Он думал, что революцию можно осуществить чисто механически, ключевое — это запустить на всю катушку ее чудовищную Машину. Задача казалась ему простой: есть враг, носитель зла — буржуй, есть цель — уничтожить врага, есть средства — пули и штыки.


Но революция отгремела, старый мир был разрушен, а в


Обществе вновь воцарились все те же продажность, взяточничество, бюрократизм. Оказалось, что революция, какой бы разрушительной она не была, не способна убить зло, которое живет не во внешней действительности, но внутри, в сердце человека. Маяковский не вынес разочарования и ушел из жизни. Последней жертвой разрушительного пафоса, который он воспевал в своих стихах, стал он сам.


Пример сочинения В. В.Маяковского. Основные темы, идеи и образы


Сатирические произведения В. Маяковский создавал на всех этапах своего творчества. Известно, что в ранние годы он сотрудничал в журналах «Сатирикон» и «Новый сатирикон», а в своей автобиографии «Я сам» под датой «1928», то есть за два года до смерти, написал: «Пишу поэму «Плохо» в противовес поэме 1927 года «Хорошо». Правда, «Плохо» поэт так и не написал, но сатире отдавал дань и в стихах, и в пьесах. Ее темы, образы, направленность, исходный пафос менялись.


Рассмотрим их подробнее. В ранней поэзии В. Маяковского сатира продиктована прежде всего пафосом антибуржуазности, причем пафосом, носящем литературное произведениетический характер. В поэзии В. Маяковского возникает традиционный для литературное произведениетической поэзии конфликт творческой личности, автор произведенияского «я» — бунт, одиночество (недаром часто стихи раннего В. Маяковского сравнивают с лермонтовскими), желание дразнить, раздражать богатых и сытых.


Для футуризма, направления, к которому принадлежал молодой автор произведения, — это было типично. Чуждая обывательская среда изображалась сатирически. Поэт рисует ее как бездуховную, погруженную в мир низменных интересов, в мир вещей:


Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста


Где-то недокушанных, недоеденных щей;


Вот вы, женщина, — на вас белила густо,


Вы смотрите устрицей из раковин вещей.


Уже в ранней сатирической поэзии В. Маяковский использует весь арсенал традиционных для поэзии, для сатирической литературы, которой столь богата русская культура, художественных средств. Так, он использует иронию в самих названиях целого ряда произведений, которые поэт обозначил как «гимны»: «Гимн судье», «Гимн ученому», «Гимн критику», «Гимн обеду». Как известно, гимн — это торжественная песнь. Гимны же Маяковского — это злая сатира. Его герои — унылые люди, которые сами не умеют радоваться жизни и завещают это другим, стремятся все регламентировать, сделать бесцветным и унылым. В качестве места действия своего гимна поэт называет Перу, но подлинный адрес вполне прозрачен. Особенно яркий сатирический пафос слышится в «Гимне обеду». Герои стихотворения — те самые сытые, которые обретают значение символа буржуазности. В стихотворении используется прием, который в литературной науке носит название синекдоха: вместо целого называют часть. В «Гимне обеду» вместо человека действует желудок:


Желудок в панаме! Тебя лъ заразят


Величием смерти для новой эры?!


Желудку ничем болеть нельзя,


Кроме аппендицита и холеры!


Своеобразным поворотным моментом в сатирическом творчестве В. Маяковского стала сочиненная им в октябре 1917 года частушка:


Ешь ананасы, рябчиков окуй,


День твой последний приходит, буржуй.


Здесь еще и ранний литературное произведениетический поэт, и В. Маяковский, поставивший свое творчество на службу новой власти. Эти отношения — поэт и новая власть — складывались далеко не просто, это отдельная Пример сочинения, но одно несомненно — бунтарь и футурист В. Маяковский искренне поверил в революцию. В автобиографии он писал: «Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня (и для других москвичей-футуристов) не было. Моя революция».


Сатирическая направленность поэзии В. Маяковского меняется. Во-первых, ее героями становятся враги революции. Эта Пример сочинения на долгие годы стала важной для поэта, она дала обильную пищу его творчеству. В первые годы после революции это стихи, которые составляли «Окна РОСТА», то есть Российского телеграфного агентства, выпускающего агитационные плакаты на злобу дня. В. Маяковский принимал участие в их создании и как поэт, и как художник — к многим стихотворениям прилагались рисунки, вернее, то и другое создавалось как единое целое в традиции народных картинок — лубков, также состоявших из картинок и подписей к ним. В «Окнах РОСТА» В. Маяковский использует такие сатирические приемы, как гротеск, гипербола, пародия — так, некоторые надписи создаются на мотивы известных песен, например, «Во Францию два гренадера...» или известной по шаляпинскому исполнению «Блохи». Персонажи их — белые генералы, несознательные рабочие и крестьяне, буржуи — непременно в цилиндрах и с толстым животом.


К новой жизни Маяковский предъявляет максималистские требования, поэтому многие его стихи сатирически показывают ее пороки. Так, большую известность приобрели сатирические стихотворения В. Маяковского «О дряни», «Прозаседавшиеся». Последнее создает гротескную картину того, как новые чиновники бесконечно заседают, хотя на фоне того, что мы знаем о деятельности тогдашних властей в России, эта их слабость выглядит довольно безобидно. В том, что на очередном заседании сидят «людей половины», не только реализация метафоры — люди разрываются пополам, чтобы все успеть, — но и сама цена таких заседаний.


В стихотворении «О дряни» к В. Маяковскому словно бы возвращается прежний антиобывательский пафос. Достаточно безобидные детали быта вроде канарейки или самовара приобретают звучание зловещих символов нового мещанства. В финале стихотворения возникает опять-таки гротескная картина — традиционный для литературы образ оживающего портрета, на этот раз портрета Маркса, который выступает с довольно странным призывом свернуть головы канарейкам. Понятен этот призыв только в контексте всего стихотворения, в котором канарейки приобрели столь обобщенное значение. Менее известны сатирические произведения В. Маяковского, в которых он выступает не с позиции воинствующей революционности, а с позиций здравого смысла. Одно из таких стихотворений — «Стихотворение о Мясницкой, о бабе и о всероссийском масштабе».


Здесь революционное стремление к глобальной переделке мира приходит в прямое противоречие с обыденными интересами рядового человека. Бабе, которой «грязью обдало рыло» на непролазной Мясницкой улице, нет дела до глобальных всероссийских масштабов. Это стихотворение перекликается с полными здравого смысла речами профессора Преображенского из повести М. Булгакова «Собачье сердце». Таким же здравым смыслом пронизаны сатирические стихи В. Маяковского о страсти новых властей к тому, чтобы всем и всему давать имена героев. Так, в стихотворении «Ужасающая фамильярность» появляются придуманные поэтом, но вполне достоверные «Гребенки Мейерхольд» или «Собака имени Полкан».


В 1926 году В. Маяковский написал стихотворение «Строго воспрещается»:


Погода такая, что маю впору.


Май — ерунда. Настоящее лето.


Радуешься всему: носильщику, контролеру билетов.


Руку само подымает перо,


И сердце вскипает песенным даром.


В рай готов расписать перрон


Краснодара.


Тут бы запеть соловью-трелеру.


Настроение — китайская чайница!


И вдруг на стене: — Задавать вопросы контролеру


Строго воспрещается! —


И сразу сердце за удила.


Соловьев камнями с ветки.


А хочется спросить:


— Ну, как дела?


Как здоровьице? Как детки? —


Прошел я, глаза к земле низя,


Только подхихикнул, ища покровительства,


И хочется задать вопрос, а нельзя —


Еще обидится правительство!


В стихотворении происходит столкновение естественного человеческого порыва, чувства, настроения с казенщиной, с канцелярской системой, в которой все регламентировано, строго подчинено правилам, осложняющим людям жизнь. Не случайно стихотворение начинается весенней картиной, которая должна рождать и рождает радостное настроение, самые обыденные явления, вроде перрона вокзала, вызывают поэтическое вдохновение, песенный дар. В. Маяковский находит удивительное сравнение: «Настроение — китайская чайница!». Сразу же рождается ощущение чего-то радостного, праздничного. И все это перечеркивает строгий канцеляризм. Поэт с поразительной психологической точностью передает ощущение человека, который становится предметом строгого запрета — он делается приниженным, уже не смеется, а «подхихикивает, ища покровительства». Стихотворение написано характерным для творчества В. Маяковского тоническим стихом, и, что типично для поэтического мастерства художника, в нем «рабо - тают» рифмы. Так, самое веселое слово — «чайница» — рифмуется с глаголом «воспрещается» из убогой казенной лексики. Использует здесь поэт и свойственный ему прием — неологизмы: трелеру, низя — деепричастие от несуществующего «низить». Они активно работают на раскрытие художественного смысла. Лирический герой произведения этого произведения не оратор, не борец, а прежде всего человек с его естественным настроением, неуместным там, где все подчинено строгому регламенту.