Своеобразие положения В. Маяковского в литературе тех лет заключалось в том, что его творчество по своей социальной устремленности было направлено не только против тех, с кем он вместе выступал, кто непосредственно окружал и поддерживал. Главным в его поэзии была гуманистическая идея освобождения, возвеличения человека.

Война шла за самое дорогое для всей демократической литературы — за человека, за освобождение человека. Первое сколько-нибудь развернутое выражение эта идея получила в его юношеской пьесе «Владимир Маяковский». Осенью 1913 г. пьеса была закончена, но названия у нее не было. Зато с самого начала был определен жанр, вернее, характер изображенного в ней конфликта: трагедия. Это! был крик мятущейся, негодующей, страстно жалующейся и любящей, страстно ненавидящей душі юноши-поэта, не примиренного с жизнью. Это его трагедия — Маяковского. Но это не только его личная трагедия, это трагедия людей, которые ищут слияния с массами, пути к народу.

Маяковский чувствует себя «последним поэтом» мира, изуродованного горем и злом жизни. В прологе он обращается к представителям этого идейно враждебного мира: Вам ли понять, Почему я, Спокойный, Насмешек грозою Душу на блюде несу К обеду идущих лет. С небритой щеки площадей Стекая ненужной слезою, Я, быть может, Последний поэт.

В обещании заложена идея действия, идея одиночки в человеческой общности, которая требует от него жертв, требует трагического искупления. Пролог кончается жертвой: «...тихим, целующим шпал колени обнимет мне шею колесо паровоза». Поэт кладет свою душу ради счастья людей.

Он вознамерился сбросить бога с его трона. В тон главному герою произносит свою исповедь' Тысячелетний старик:
А с неба на вой человечьей орды Глядит обезумевший бог... Он бог,
А кричит о жестокой расплате, а в ваших Душонках поношенный вздощек, Бросьте Его!

Старик, умудренный тысячелетним опытом, рисует преображенное, светлое будущее, в котором люди овладеют силами природы, подчинят себе электрическую энергию во всех ее источниках. Едва ли не в этом смысл эксцентрического-образа — «гладьте сухих и черных кошек!»
Мотив страдания угнетенных связан со все усиливающейся тревогой, которая в конце первого действия разрешается восстанием. Нарастание тревоги, пронизывающей речи действующих лиц, подчеркнуто авторскими ремарками, расположенными по принципу градации: «Все в волнении», «Еще тревожнее», «Тревога. Гудки», «Тревога выросла. Выстрелы. Начинает медленно тянуть одну ноту водосточная труба. Загудело железо крыш», «Вступают удары тысячи ног в натянутое брюхо площадки».

Восстание угнетенных против угнетателей видно из призыва Поэта, главного героя трагедии, открывающего «всемирный праздник» нищих:


 




Ищите жирных в домах-скорлупах, и в бубен брюха веселее бейте! Разбейте днища у бочек злости...

Вместе с тем это — бунт «вещей». Кульминационным пунктом трагедии «Владимир Маяковский» как раз и является в этот момент (о котором рассказывает один из персонажей), когда разъяренные «вещи» начинают «скидывать лохмотья изношенных имен».

Так, в трагедии Маяковского социальный бунт сливается с восстанием «вещей», выражающим в образной фантастической форме «бунт» кубофутуристов против существующего языка; этот «бунт» осуществлялся на практике, как уже говорилось, в произвольном словотворчестве.
В словах Поэта можно различить отзвуки футуристических деклараций: «я — царь ламп!»; «наши новые души, гудящие, как фонарные дуги», — говорит он, тем самым противопоставляя себя «тысячелетнему старику», призывающему «гладить сухих и черных кошек».

Но пропаганда эстетического бунтарства, футуристический эпатаж не являются ведущими чертами образа Поэта. В трагедии автор выступает от своего собственного имени — поэта Владимира Маяковского. Поэт приобретает облик пророка: «Вас, детей моих, буду учить непреклонно и строго»; «Я ногой, распухшей от исканий, обошел и вашу сушу и еще какие-то другие страны...» В поисках «необыкновенной души» жаждущий исцеления Поэт находит лишь мещанскую, обывательскую «душу» в «голубом капоте»...Центральный образ трагедии, носящий бунтарский характер, вместе с тем глубоко трагичен и одинок, в нем «на кресте из смеха, распят замученный крик». Пытаясь избавить угнетенных, искалеченных людей города от страданий, Поэт вначале зовет их к восстанию. Но после мятежа, уже в «новом городе»— «скучно». Нищие возлагают теперь все свои надежды на Поэта. Он не в состоянии помочь людям и не знает, как это сделать, обещает лишь отнести их слезы «темному богу гроз». Настроения пессимизма, отчаянья, жертвенности и трагедии Маяковского свидетельствуют об идейной незрелости могучего таланта в этот период.

Смутности и противоречивости содержания трагедии соответствуют и особенности ее художественного метода. Как и стихотворения этого периода, трагедия характеризуется нарочито усложненной метафоричностью. Однако и здесь в некоторых казалось бы произвольно-причудливых метафорах можно обнаружить отголоски конкретных жизненных фактов и событий.

В трагедии резко контрастирует реальный человеческий облик центрального образа — Поэта — и художественная условность, гротескность других действующих лиц («Человек без глаза и ноги», «Человек без уха», «Человек без головы» и другие). Здесь «автор противостоит остальным персонажам, входит в мир как реальное лицо, разрушая условности лирического театра». Гротеск усиливает впечатление от несовершенства и уродства миропорядка.

Поэт готов был провозгласить себя заместителем бога на земле. Но кроме безграничной жалости к слабым людям и такой же ненависти к богу, выдуманному самыми слабыми из них, у самого поэта нет еще таких простых слов, которые могли бы указать людям путь к победе над горем жизни. Готовность к жертве ради счастья людей противопоставлялась Маяковским буржуазному индивидуализму. Но сама по себе готовность к жертве без осознания ее смысла ничего не могла дать людям. Эта готовность поэта не была революционной, не вела к действительному «слиянию человека с человечеством».

В этом и заключалась трагедия Поэта и героя в пьесе Маяковского. И недаром сам герой говорил о себе в прологе: «стекая ненужной слезою...» Ненужная жертва не имеет ничего общего с идеей революции — Маяковский еще не мог подняться в своей пьесе до политического осознания идеи.