Третья ступень человеческого падения - «в некотором отношении исторический человек» Ноздрев. Существование его также бесцельно, что подчеркнуто убийственно-иронической фразой автора о том, что Ноздрев готов был и любое время «ехать куда угодно, хоть на край света, войти в какое хотите предприятие, менять все что ни есть на все, что хотите». Словом, «многосторонний», как иронически замечает Гоголь, человек. Нагадить, насолить ближнему, распустить о нем небылицы и тут же как ни в чем не бывало обходиться вновь с ним «по-дружески» доставляет Ноздреву величайшее удовольствие. При всем том - это гуляка, дебошир, с которым всегда происходят какие-либо скандальные «истории». Такие люди, полные животной энергии, опасны своей агрессивностью и беспринципностью.

Значительнее достижение Гоголя как художника - создание образа Собакевича (четвертая ступень). Все здесь, начиная от портретной характеристики и кончая «душевными» движениями героя, сосредоточено на выявлении социального порока, который сначала резко отделил класс помещиков от народа, а затем обрек его на гибель. Речь идет о прижимистости Собакевича, его постоянном стремлении всех держать в «кулаке». У него не забалует мужик и не выйдет из-под контроля староста. Он знает толк в хозяйстве, умеет распознать свою выгоду. Крестьяне в его деревне не мрут с голоду, а живут в крепких избах. Но все это лишь для того, чтобы они лучше работали на помещика. Нрав у Собакевича тяжелый, ничто не вывернется из-под его руки. Не зря Собакевич внешне смахивал на средней величины медведя: ходил он «и вкривь и вкось и наступал беспрестанно на чужие ноги» (звали его к тому же Михаилом Семеновичем). Такие помещики, как Собакевич, приносили еще больший вред, чем Манилов и даже Ноздрев, потому что направляли свою кряжистую силу на дальнейшее закабаление крепостных крестьян. Собакевичи далеко не безобидны в общественном и служебном быту. Здесь они мертвой хваткой сковывают все живое, что хоть намеком стремится к инициативе и самостоятельности. А если чиновный Собакевич нахватается еще «верхушек какой-нибудь науки, даст он знать потом, занявши место повиднее, всем тем, которые в самом деле узнали какую-нибудь науку».

Конечная и самая страшная ступень человеческого разложения обозначена образом Плюшкина. Когда-то этот помещик был полон энергии, в глазах его «был виден ум», в доме «все текло живо и совершалось размеренным образом». Но страсть к накопительству постепенно вытеснила в Плюшкине все здоровые человеческие чувства. Он отдалился от людей. Сердце его очерствело. Собственные дети стали ему в обузу; Плюшкин без сожаления расстался с ними, посылая вслед либо «то, что называется в простонародии шиш», либо проклятие. Так совершилось падение человека. Жажда присвоения не просто переродила - она изуродовала Плюшкина, извратив и самые представления о ценностях, ради которых он отказался от нормальной человеческой жизни. Есть что-то непоправимо патологическое в том, как Плюшкин, владелец тысячи крестьянских душ, бродит по улицам своей деревни, собирая старые подошвы, тряпки, глиняные черепки, заржавевшие гвозди. А в это время в его имении «сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи на них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль». Жуткая картина уничтожения богатств усилена замечанием о том, что крестьяне умирали с голоду или убегали в леса, в другие губернии. Сам же хозяин несметных накоплений превратился в оборванное существо неопределенного пола. Чичиков при встрече долго гадал, кто перед ним  «баба» или «мужик», решив под конец, что это, видимо, «ключница». Конечно, в описании внешнего вида Плюшкина (вспомним его халат, й9 I которого «охлопьями лезла хлопчатая бумага»), как и его скаредности, есть известная доля гиперболизации. Но даже в таком утрированном изображении Плюшкина «все похоже на правду», по словам Гоголя, ибо «все может статься с человеком».


 






Гоголь довольно четко обозначил связь морального падения своих героев с крепостнической практикой. Но взор художника проникает в глубь человеческой психологии, формирующейся на более широкой основе, чем система крепостных отношений. Гоголь отыскал главный канал, через который проникают в человека бациллы разложения. Он может незримо функционировать в отношениях человека с обществом и народом. Чем дальше личность от общенародных интересов и полезного сделал, тем шире разрастается ней внутренняя пустота, которая затем заполняется порочными страстями. Самая распространенная и губительная из них - страсть к накопительству. Она проявляется в разных формах и может глубоко проникать в человека именно потому, что обладает видимостью настоящего дела. Деньги, вещи, выгодное служебное место, даже сама репутация в обществе - все становится предметом приобретательства в мире, где властвуют инстинкты собственничества. Нельзя переоценить заслуги Гоголя, показавшего отвратительный лик приобретательства. Но истинная гениальность его как художника состояла в том, что он показал влияние этой пагубной страсти на людей обыкновенных, встречающихся «едва ли не на каждом шагу.

Действительно, кто такие Ноздрев, Коробочка, Собакевич, Плюшкин? Это не редкие исключения, а персонажи, очень похожие на многих. «Мертвые души» потому и «потрясли» Россию, что почти каждый мог увидеть рядом с собой бездну, пустоту, грозящую всеобщим омертвением.