Неискушенному читателю почувствовать всю прелесть произведений Н. В. Гоголя довольно сложно. Читая «Мертвые души» в первый раз, я просто следил за развитием сюжета, за авторской и речевой характеристикой действующих лиц и не мог понять, в чем тайна гоголевской прозы, почему на протяжении двух столетий она продолжает волновать и притягивать к себе читателей. Но позднее, вчитываясь в строки поэмы, я увидел, что мир, созданный писателем на страницах «Мертвых душ», насыщен удивительными художественными деталями, которые Гоголь увидел глазом художника. И мир Гоголя ожил, заиграл всеми красками, пробуждая в душе то радость, то горечь, то сострадание, то ненависть.

Вот перед нами кабинет Манилова, в котором лежит книга, уже два года раскрытая на четырнадцатой странице, такой же безликой, как и ее хозяин. Символами скучного и неряшливого мечтателя Манилова служат и жирная зеленая ряска на пруду, и беседка с голубыми колоннами и претенциозной надписью «Храм уединенного размышления», и детали обстановки дома, в котором вечно чего-нибудь недоставало. Прекрасная мебель, обтянутая красивой шелковой материей соседствует с двумя креслами, обтянутыми просто рогожею, а щегольские подсвечники из темной бронзы с тремя античными грациями — с хромым медным инвалидом, свернувшимся на сторону. Все эти детали как нельзя лучше подтверждают слова Гоголя, сказанные о Манилове: это человек «так себе, ни то, ни се, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан». Его проекты насчет того, что нужно обить кресла и обставить пустые комнаты, сродни пустым мечтаниям о каменном мосте с лавками, где продавали бы товары крестьянам. Но, пожалуй, самый выразительный символ бездуховности и никчемности Манилова — это горки пепла, которые он аккуратными рядками расставляет на подоконнике. Это единственное доступное ему художество.

 




Из множества говорящих деталей соткан и образ Собакевича. Его вещи имеют «странное сходство с самим хозяином дома». Пузатое ореховое бюро, как и сам Собакевич, похоже на медведя. «Стол, кресло, стулья — все было самого тяжелого и беспокойного свойства», и каждый предмет, казалось, говорил: «И я тоже Собакевич!» В помещике чувствуется какая-то первобытная звериная сила, которая видна даже во время обеда, когда хозяин поглощает неимоверное количество разных блюд. Огромные куски он обгладывает до последней косточки, и все на столе гигантских размеров: ватрушка размером с большую тарелку, индюк ростом с теленка. Неудивительно, что возникает впечатление, будто бы в этом теле нет души, а если и есть, то «закрыта такою толстою скорлупою, что все, что ни ворочалось на дне ее, не производило решительно никакого потрясения на поверхности».

Но, пожалуй, самый яркий персонаж, выведенный Гоголем в «Мертвых душах», — это помещик Плюшкин. Мастер художественной детали, писатель замечает в обстановке его дома совершенно несовместимые предметы, дающие представление о прежней и нынешней жизни героя. Так, в отличие от Манилова, Плюшкин когда-то читал: у него есть «какая-то старинная книга в кожаном переплете», возможно, купленная хозяином в былые времена, когда был он бережливым хозяином и соседи ездили к нему учиться «мудрой скупости». О былой роскоши напоминают «шкаф с старинным серебром», бюро, «выложенное перламутною мозаикой». Приметами нынешней жизни помещика являются люстра в холстинном мешке, «от пыли сделавшаяся похожею на шелковый кокон, в котором сидит червяк», чернильница с какой-то заплесневелой жидкостью и множеством мух на дне, куча ненужного барахла, из которой торчит отломанный кусок деревянной лопаты и старая подошва сапога. Все свидетельствует о том, до какой «ничтожности, мелочности, гадости» может дойти человек.