Сочинение по роману Афанасия Мирного и Ивана Билыка «Разве ревут волы, как ясли полные?» Авторы подают широкую предысторию села Пески еще со времен заселения Левобережной Украины. «А лет за полторы сотни не только этого дворца, а и самих Песок и следа не было. Там стояло небольшое село, и небольшие хуторки рассыпались по балке, как стога сена зимой по степи... Изгороди - никакой. Это теперь только стали огороды ограждать, а тогда - никто этого и в мыслях не имел. Лишней земли лежало необозримо перед тобой и за тобой... Приходи, запаши, сколько хочешь - никто тебе и слова не скажет». О временах первейших поселений жители села Пески уже и не помнили. Вот и возникает вопрос, который может быть поставлен как проблемный. Зачем нужны были такие далекие экскурсы в прошлое, зачем история села Пески? Ведь чтобы показать моральную деградацию Чипки - недостаточно ли было его истории во временном отрезке одной этой жизни? Но авторам для чего-то нужен был такой огромный временной срез.

Можно предположить, что здесь велись поиски истоков тех деформаций психики и морали, которые давали потом такие явления как пьянство, разбой, убийства и т.п. С давних времен село было свободным, казацким. Ильницкий делает замечание, что последним носителем того казацкого духа среди персонажей романа выступает сечевик Мирон Гудзь, который так и не смирился с неволей и хозяйственно-земледельческим образом жизни. Но «…стал Мирон Гудзь поле пахать и хлеб пахать...». И не мог пережить он крепостничества: «Как косой скосила его мысль о неволе. Захирел старик, сгорбился…да и умер последний сечевик без одного года ста лет». Со второй части романа начинается развитие сюжетной линии, связанной с образами господ Польских.

Выродившись из той «голопузой шляхты», которая в Польше, при господстве магнатов, кишела по их дворам, пила их вина, водку, ела хлеб, заработанный «холопством», что после упадка Польши переметнулась под могущественное крыло русского самодержавия - бывшего могущественного врага, а теперь владыки, - господин Польский «залез в какой-либо полк, терся к передним вельможам, пока дотерся до генерала... и в Песок». В новых условиях «аристократом» мог стать кто угодно, так как в «России общественное положение зависело от службы на государство, а не от происхождения или семейного имения». Никто из пищан не предполагал, какой национальной бедой скажется на них то ляхское выслуживание перед москалями. Один Мирон задумывался над этими историческими изменениями в Украине: «С ляхами-господами мы бились, рубились… Зачем?..




 






На то разве, чтобы нас нашей же старшиной побило, в неволю вернуло? Так и вышло: нашим салом и по нашей шкуре. Ну и носите ее, пока еще цела... пока не сдерут... Все из-за того, что каждый сам о себе заботится... Нет единства – нет и воли ». Не стало Сечи, не стало воли на Украине. Потеряло волю и село Пески. За «особые заслуги» оно было подарено новоиспеченному генералу со зданиями, землей и людьми. И начал генерал всех на волов перевоспитывать, так как «знает, что вола надо хорошо приучить, чтобы, когда скажешь «шея!» - он шею подставил... А пока надо его силой неволить... Еще чуть звезда занималась, в Пески вступала москалей рота. Налетела Москва на Пески, как саранча на зеленое поле, да и бросилась все жрать, все крушить». Москали, поляки и жиды начали топтать национальное достоинство украинцев. Разделилось общество на национальные круги: москали - всему голова, без их доброй воли нельзя и шага ступить; ляхи - москальские подхалимы, хозяева украинских земель, запрягли украинцев в ярмо, жиды - прислужники ляхов, понастроили кабаков, начали спаивать украинских крестьян, грести с них налоги.

И вся та братия ведет хозяйство, богатеет, пролезает во властные структуры, чванится, капризничает, пренебрежительно относится к украинцам. Всем им хорошо на Украине, кроме самих украинцев. Нет им места на родной земле нигде, как только в ярме или социальном, или национальном, или культурном, или политическом. Была бы шея, а ярмо найдется. Унижения терпели все социальные ранги. Так, генеральша не давала согласия на бракосочетание своей дочурки с Саенко, называла его хамом, обливанцем, Мазепой, лишь за то, что он украинец. Она не простила ему, что он осмелился пренебречь «честь» ее давнего рода, женившись на ее дочери и не дала за ней приданого. «Заверховодили господа польские в Гетманском, как у себя на царстве. Василий Семенович – царек. Его родственники - царские слуги, а целый уезд с господами и мужиками - подчиненные».

Постепенно изменялась психология украинских селян. «Пищане в самом деле спились, обленились. Забыли даже в странствования бегать. Как было кто убежит, то это такое чудо - на полгода разговора! Неволя, как тот угар, задурманила людям головы. Уже они и не грустили - будто так и надо! Стали только по кабакам киснуть... когда не на барщине, то в корчме. Обеднело село... Обтрепанное, обтрепанное... Только казачьи хатки белеют. Стали просыпаться где-то и бандиты - новость в Песках! Раньше никогда ни у кого и дверь не замыкалась, а теперь - и на засове страшно...». Так вот, крестьян загоняли в ярмо барщины, юношей отдавали в москали, девушек брали в господские покои и плодили незаконнорожденных. Украинцев превращали в покорных, безмолвных, рабочих волов разными путями, но неразрывно с русификацией.