Казался ты и сумрачным и властным, Безумной вспышкой непреклонных сил, Но ты мечтал об ангельски-прекрасном, Ты демонски-мятежное любил Ты никогда не мог быть безучастным...
В. Я. Брюсов 

Среди блистательных поэтов первой половины XIX в. особенно выделяется Михаил Юрьевич Лермонтов, творчество которого привлекает страстностью натуры, холодной отчуждённостью от суетного! мира, презрением к показному блеску «маскарадов», энергией мысли, какой-то сумрачной мыслью. В его личности и поэзии удивительным образом сочетаются безверие и вера, скептицизм и мечтательность, тоска по идеалу и горькое разочарование, любовь и ненависть, трагизм отчаяния и мужество борьбы, суровость бойца и детская незащищённость. Многие из этих качеств отразились в стихотворении «Дума», написанном в 1838 г.

Интересно название произведения. Слово «дума» означает «мысль, размышление», с другой стороны, так называется род народной исторической песни. Думается, автор в названии стихотворения соединил оба значения. Лермонтовская «Дума» — это мысль о поколении, его настоящем и будущем, роли в истории страны. И надо сказать, это грустная дума. Тон стихотворения задан уже первой строкой: «Печально я гляжу на наше поколенье!» 

Восклицательное предложение передаёт напряжённость чувства, в котором, кроме печали, сквозит и горечь. Позиция автора подчёркивается единственным в стихотворении личным местоимением «я», далее употребляется «мы». Очевидно, что лирический герой Лермонтова принадлежит к «потерянному» поколению, отмечен общими с ним «недугами», связан общей судьбой. Печаль автора рождена тем, что он говорит о поколении без будущего: «Его грядущее иль пусто, иль темно...» Вернее сказать, в «Думе» говорится о трёх поколениях: прошлом, настоящем и будущем. Поколение отцов не было однородным: лучшая часть его имела идеалы (скорее всего, декабристские), не боялась совершать ошибки, которые признавала «поздним умом»; другая часть предавалась «роскошным забавам». Однако ошибки одних страшатся повторить «дети», а «забавы» и «добросовестный, ребяческий разврат» других «скучны» им, предпочитающим «ровный путь без цели». Страх перед жизнью вытесняет из молодых душ лучшие чувства («к добру и злу постыдно равнодушны», а осторожность оборачивается трусостью:
Перед опасностью позорно малодушны И перед епастию — презренные рабы.

Жизнь воспринимается новым поколением не как бесценный дар, данный Богом, а как «пир на празднике чужом», она «томит». «Дети» обречены жить «под бременем познанья и сомненья» и состариться «в бездействии». Читатель понимает, что это не столько вина, сколько беда поколения, выросшего в атмосфере «палочного» режима Николая II. Однако автор не оправдывает малодушия «презренных рабов», ведь им быпи даны природой и ум, и «надежды лучшие», и «голос благородный... страстей». И как же распорядились этим богатством? Автор говорит об этом с презрением и яростью, поэтическая речь публицистически приподнята и метафорична: «...Иссушили ум наукою бесплодной», затаили «завистливо от близких и друзей надежды», осмеяли «неверием» благородные порывы. Важное значение в понимании идеи стихотворения имеет сравнение поколения с «тощим плодом»: оно тоже «пришелец осиротелый». Сиротство обусловлено не только тем, что «дети» отказались от идеалов «отцов», но и тем, что они отреклись от «каждой радости», «лучшего сока бытия», от ценностей, неподвластных времени:
Мечты поэзии, создания искусства Восторгом сладостным наш ум не шевелят...

Лермонтов использует эмоционально окрашенные эпитеты, их немного, но они беспощадно точны: «тощий» (плод), «осиротелый» (пришлец), «угрюмою» (толпой).


 





Поэт с иронией говорит об эмоциональной «скупости» современников («мы жадно бережём В ФУДИ остаток чувства»), так как она обернётся тем, что даже этот жалкий «остаток» окажется «бесполезным кладом».

В основной части стихотворения прослеживается путь поколения от «колыбели» до «гроба» — «путь без цели», на протяжении которого характер «детей» остаётся неизменным: это бездеятельное, равнодушное, выморочное поколение, чья душа поражена «холодом тайным», противоестественным для возраста, когда «огонь кипит в крови». Страстность обвинения в духовной пустоте в адрес современников подчёркивает анафора в последней части второй строфы (повтор союза «и» в начале строки, союзов «и» и «ни» в середине):
И ненавидим мы, и любим мы случайно. Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,И царствует в душе какой-то холод тайный, Когда огонь кипит в крови.

Если стихотворение в целом сатира, то заключительная его часть звучит как реквием поколению, прожившему «без счастья и без славы», обречённому на забвение: Толпой угрюмою и скоро позабытой Над миром мы пойдём без шума и следа, Не бросивши векам ни мысли плодовитой, Ни гением начатого труда.

Однако возникший в середине произведения образ «цветов» («так тощий плод... висит среди цветов»)— будущей жизни — вселяет надежду на то, что «тощий плод» на дереве жизни не появится вновь, новая завязь окажется крепкой и здоровой, а следующее поколение будет жить осмысленно и ярко, возродит «промотанные» «отцами» идеалы. Интересно, что автор судит «промотавшееся» поколение именно с позиции потомка и оскорбляет его и «презрительным стихом», и «насмешкой горькою».

Невыразимо печальную думу о своём поколении поведал нам Лермонтов: «Опальный,.  Сын нашей собственной земли, / Чьи строки, как удар кинжальный, / Под сердце самое вошли» (Я. Смеляков). 

В русской литературе произведений, написанных более полутора веков назад, но близких нашему поколению и звучащих так, словно они о нашем времени и о нас, не слишком много. Одно из них — стихотворение М. Ю. Лермонтова «Дума», стихотворение-предупреждение, которое не должно сбыться в отношении нас как пророчество.