На создание центрального эпизода поэмы «Мцыри» - битвы с барсом - Лермонтова вдохновила распространенная в горной Грузии старинная песня о тигре и юноше, одно из самых любимых в Грузии произведений народной поэзии.

    * Молвил юноша удалый:
    * «Стадо туров я следил,
    * По тропам, обвившим скалы,
    * День ж ночь с ружьем ходил.
    * Тигр напал на раздорожье
    * Черной ночью на меня.
    * Взор, страшнее гнева божья,
    * Полон желтого огня…»

Тигр и юноша сцепились средь полночной темноты.

    * Камни в пропасть покатились,
    * Обломалися кусты.
    * Щит свой юноша отбросил.
    * Щит в бою не помогал.
    * Был стремителен и грозен
    * Тигр горячий - житель скал,
    * Он на юноше кольчугу
    * Разорвал до самых плеч.
    * Вспомнил юноша о друге,
    * В руки взял свой франкский меч.
    * Взял обеими руками,
    * Тигру челюсть разрубил.
    * Тигр, вцепись в утес когтями,
    * Кровью крутизну облил
    * (Из грузинских легенд. Новая версия сказания о царице Тамаре)

Эта песня относится к грузинскому средневековью. Тему этой древней песни использовал Шота Руставели в том месте своей гениальной поэмы, где Тариэл рассказывает Автандилу, как он убил льва и тигрицу. Не только битва с барсом - каждый день пребывания Мцыри на свободе невольно вызывает в памяти образы богатырей и великанов, воспетых грузинской народной поэзией. Недалеко от тех мест, где заблудился Мцыри, возвышается отвесный утес Зеда-Зени - наслоение скалистых плит. Эти плиты напоминают ступени уходящей в небеса огромной лестницы. В народной песне говорится, что они «в Зеда-Зени лестницей к небесным вершинам стоят». По народному сказанию, на вершине этого утеса в давно минувшие времена обитал великан (дзви), стороживший окрестности Мцхета. Перед заходом солнца он становился на колени и нагибался к берегу, чтобы напиться. И два углубления, видные на поверхности утеса Зеда-Зени, образовались будто бы от колен великана. Томимый жаждою, Мцыри лежит на краю утеса:

    * Я поднял голову мою…
    * Я осмотрелся; не таю:
    * Мне стало страшно; на краю
    * Грозящей бездны я лежал,

 




    * Где выл, крутясь, сердитый вал;
    * Туда воли ступени скал;
    * Но лишь злой дух по ним шагал,
    * Когда, низверженный с небес,
    * В подземной пропасти исчез.
    * Держась за гибкие кусты,
    * С плиты на плиту я, как мог,
    * Спускаться начал…

Однако в основу «Мцыри» и кавказской редакции «Демона» легли не одни фольклорные источники. На создание этих поэм Лермонтова вдохновляли прежде всего непосредственные впечатления: и сумрачный Дарьял, и Казбек, увитый «белой чалмой», и Гуд-гора, и дымящиеся туманы в ущельях, и хрустальные водопады, и особенная тишина на перевалах, и увиденная сверху пересекаемая Белой Арагвой и другой, безыменной речкой Кайшаурская долина. «Голубоватый туман,- пишет Лермонтов в «Бэле»,- скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей утра; направо и налево гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна на другую - и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что, кажется, тут бы и остаться жить навеки…»

Восхитили Лермонтова долина Арагвы, с селениями, прилепившимися к скалам, как ласточкины гнезда, ы попадавшиеся навстречу караваны верблюдов, и скрипящие арбы, запряженные мохнатыми черными буйволами, и пастухи в черных мохнатых бурках, с длинными посохами, и всадники в темных черкесках, закутанные в белые башлыки, и женщины в национальных головных уборах: лоб облегает бархатный венчик «тавсакрави», нежный овал обрамляют локоны, а на плечи и длинные косы ниспадает «лечаки» - вышитая белым шелком белая вуаль,- словом, Лермонтова восхитило все то, что изображено на его рисунках и картинах, что описано в прозе «Героя нашего времени», в стихотворных строфах «Мцыри» и «Демона».

Не доезжая до Тифлиса, он остановился во Мцхете - древней столице Грузии, основанной за тысячелетие до нашей эры и раскинувшейся у самого слияния Куры п Арагвы. Все помнят начало «Мцыри»:

    * Немного лот тому назад,
    * Там, где, сливался, шумят,
    * Обнявшись, будто две сестры,
    * Струи Арагвы и Куры,
    * Был монастырь. Из-за горы
    * И нынче видит пешеход
    * Столбы обрушенных ворот,
    * И башни, и церковный свод;
    * Но не курится уж под ним
    * Кадильниц благовонный дым,
    * Не слышно пенье в поздний час
    * Молящих иноков за нас.

Над маленькими домиками, крытыми рыжей черепицей, над зелеными виноградниками господствовал, как и сейчас, воздвигнутый в XI веке собор Свэтицховелй, что означает: «Животворящий столп». Лермонтов осмотрел храм. Возле ступеней алтаря возвышались гробницы последних грузинских царей; на медных надгробиях были начертаны русские надписи:

«Здесь покоится царь Ираклий,- читал Лермонтов,- который родился в 1716 году, вступил на престол кахетинский в 1744 г., карталинский в 1762 г. и скончался в 1798 году. Дабы оставить в памяти потомства славное 54-летнее царствование сего царя, от имени государя императора Александра 1-го воздвигнут сей памятник в 1812 году главноначальствующим в Грузии Маркизом Паулуччи». «Здесь покоится царь Георгий,- начертано было на другой могильной плите,- который родился в 1750 г., вступил на престол грузинский в 1798 г. Для благоденствия своих подданных, в 1799 г. уступил Грузию Русской империи и скончался в 1800 г.». И снова: «дабы оставить в памяти… от имени… воздвигнут…» и т. д.

Становится понятным, что гробницы грузинских царей привлекли внимание Лермонтова в одном храме, а в другом поразило удивительное местоположение и подлинно романтическая обстановка. В своем описании поэт слил два мцхетских храма. В пропасти, над которой висит церковь, сверкая, как чешуя, бурно стекались Кура и Арагва.

С давних пор считается, что в основу «Мцыри» Лермонтов положил рассказ старого монаха, которого встретил во Мцхете. П. А. Висковатов еще в 1887 году, ссылаясь на сведения, полученные от родственников поэта А. П. Шан-Гирея и А. А. Хастатова, писал, что Лермонтов «наткнулся во Мцхете… на одинокого монаха, или, вернее, старого монастырского служку - «бэри» по-грузински. Сторож был последний из братии упраздненного близлежащего монастыря. Лермонтов с ним разговорился и узнал от него, что родом он горец, плененный ребенком генералом Ермоловым во время экспедиции. Генерал его вез с собой и оставил заболевшего мальчика монастырской братии. Тут он и вырос; долго не мог свыкнуться с монастырем, тосковал и делал попытку к бегству в горы. Последствием одной такой попытки была долгая болезнь, приведшая его на край могилы. Излечившись, он угомонился и остался в монастыре, где особенно привязался к старику монаху».