Человеку свойственно заглядывать в будущее, пытаться распознать его очертания, но только настоящий писатель может в сегодняшнем дне увидеть прообраз грядущего. Это особый дар и интуиция художника, которые, сродни ясновидению древних пророков, помогают автору оценить, будет ли «завтра лучше, чем вчера». Прозрение приходит только к тому, кто искренне болеет за счастье рода человеческого и сердцем связан со страной, особенно если решается её судьба. 

Таков Е. Замятин, автор романа «Мы», который называют пророческим. Это первая в литературе антиутопия, где писатель показал реальность всякой утопии. Что происходит с людьми, когда стремиться больше не к чему и всё духовное, истинно прекрасное вытеснено «расчисленным разумом»? Автор романа «Мы» оценивает ; и прогнозирует не пути развития техники, преобразования и покорения природы, а перспективы развития общества, взаимоотношений личности и государства, индивидуальности и коллектива. Замятин показывает, как страшны плоды технического прогресса, оторванного от нравственного, духовного развития личности: человек превращается в «особь», «нумер».

Очень многие прогнозы писателя сбылись, в частности, торжество «машинного рая» над миром живой природы. Однако в романе человек ещё полностью не утвердил своей власти над ней, но отгородился от неё Зелёной Стеной, за которую запрещено выходить. Эта стена видится прообразом «железного занавеса» отделившего Единое Государство (СССР?) от «иного» мира. К «иному» (чужому, враждебному) относится и природа. Иронически звучит название стены — Зелёная, так как это единственная зелень, оставшаяся в городе. И только весной «из-за Зелёной Стены, с диких невидимых равнин, ветер несёт желтую медовую пыль каких-то цветов. От этой сладкой пыли сохнут губы...» И в реальности XX в. утвердилось прагматическое, потребительское отношение к природе. И мы брали до тех пор, пока не встали перед лицом экологической катастрофы. Теперь жалкие попытки восстановить природный баланс, обречены на неудачу. Так и в антиутопии Замятина: природа — нечто второстепенное, ненужное для технического прогресса.

Что же касается «природы в самом человеке», то уже не мало сделано для её искоренения, например, люди перешли на нефтяную пищу. При этом, правда, выжили всего «0,2 населения земного шара», но это были «лучшие», «сильнейшие», прошедшие неестественный отбор. Они-то и построили Великое Единое Государство, жизнь в котором подчинена строгому распорядку Часовой Скрижали, предписывавшей, когда всем одновременно спать, вставать, гулять, работать.

Для того чтобы управлять государством, «есть искусная, тяжкая рука Благодетеля» —так именуется верховный правитель, который действует якобы от имени большинства и ради его блага. Он сосредоточил в своих руках всю власть, а значит, государство можно в полной мере назвать тоталитарным с утвердившимся культом личности (ещё один прогноз Замятина). Правитель в антиутопии назван Благодетелем, и хвала ему звучит постоянно из уст главного героя — Д-503. В Государстве существует праздник Единогласия, который очень напоминает всенародные выборы в СССР, когда каждый считал своим долгом проголосовать «за».	



 




Массу людей, населяющих Единое Государство, мы не можем назвать гражданским обществом, это вовсе не общество, так как взаимоотношения «нумеров» строго деловые, и на этом фоне пророческими являются рассуждения Д-503 о правах и обязанностях «я»: «...и вот—две чашки весов: на одной — грамм, на другой — тонна, на одной — «я», на другой — «мы», Единое Государство. ...Отсюда распределение: тонне— права, грамму— обязанности...» Но ведь любой человек имеет не только права и обязанности, но также и духовные потребности, тягу к прекрасному.

Однако литература и культура тоже подчинены благу Великого Единого Государства. «Нумерам» кажется нелепым то, что «всякий писал — о чём ему вздумается». Писать нужно было лишь с «благой целью». Бездуховное, циничное Единое Государство сравнивается с прекрасной розой: «Хранители — шипы на розе, охраняющие нежный Государственный Цветок от грубых касаний...»
Идеальный, очищенный, прибранной быт — необходимое условие существования «мы». Однако вместе с идеальной чистотой и «математическими» порядками в людские жилища входит и надзор «нумеров». Шторы на окнах могут быть задёрнуты лишь во время «сексуального часа», разрешение на который подтверждает розовый билетик.

В сознании каждого «нумера» сидит свой бдительный цензор, управляющий поведением человека, его мыслями, инстинктами. Несвобода во всём объявляется всеобщим счастьем. Однако ни Благодетелю, ни Хранителям, ни всей мощной, разветвлённой системе Единого Государства не удаётся до конца уничтожить древние, «атавистические» чувства: любовь, фантазию, жажду свободы, неприятие насильственного счастья, тотальной слежки. Неприметно, опровергая установленные Государством правила, зреет сопротивление: какой-то безумец обличает в стихах Благодетеля; Д-503 с ужасом обнаруживает, что у него есть душа, что ему снятся сны; то тут, то там вызревает заговор, формируются тайные общества, за Зелёной Стеной ширится движение «диких», но свободных людей против «наиболее совершенной», «математически» развитой цивилизации.

Рассуждая о свободе и рабстве, о разумном и полезном, о личном и коллективном, Замятин утверждает, что никакое самое «разумное» не способно победить в борьбе с человеческими инстинктами свободы и сохранения «я», что прогресс знания, науки, техники — это ещё не прогресс человечества. Доведя идеалы, порождённые социалистической идеей, до логического конца, писатель обнаруживает вместо идеального, справедливого, гуманного и счастливого общества, о котором мечтали поколения социалистов, революционеров-романтиков, бездушный казарменный строй.

Грустно признавать, что практически все прогнозы Замятина сбылись. Это подтверждает история нашей страны. Однако автор не сумел предугадать жесточайших репрессий — истребления «благодетелями» собственного народа. А истины, к которым пришёл писатель в романе «Мы», не стали действительным предостережением для соотечественников. Понадобился страшный опыт сталинизма, чтобы народы Советского Союза начали освобождаться от наваждения идеи счастья без свободы, а блага без добра.