Все же не следует преувеличивать «общественный» и «исторический» элементы повести: ее основными структурообразующими факторами являются раскрытие чувств, установление психологической мотивации поступков главных героев, событийная сторона в их жизни. Центральное место в повести занимает образ героини (что определено уже самим заглавием произведения).

Карамзин красочно описывает привлекательную внешность Натальи: «Много цветов в поле, в рощах и на лугах зеленых; но нет подобного розе; роза всех прекраснее: много было красавиц в Москве белокаменной, ибо царство русское искони почиталось жилищем красоты и приятностей; но никакая красавица не могла сравняться с Натальей - Наталья была всех прелестнее. Пусть читатель вообразит себе белизну италианского мрамора и кавказского снега: он все еще не вообразит белизны лица ее - и представя себе цвет зефировой любовницы, все еще не будет иметь совершенного понятия об алости щек Натальиных».

Карамзин не ограничивается только внешним описанием красоты Натальи; он отмечает и воздействие ее красоты на окружающих: так, «самые богомольные старики, видя боярскую дочь у обедни, забывали класть земные поклоны», и даже «самые пристрастные матери отдавали ей преимущество перед своими дочерями».

Пытаясь создать внутренний облик Натальи, как характерный для москвитянки XVII века, Карамзин отмечает только то, что «прелестная Наталья» имела и «прелестную душу», «была нежна, как горлица, невинна, как агнец», одним словом, была «благовоспитанной девушкой, хотя не читала ни сочинений Руссо, Локка, Камне, Вейса, Морица» (но их читал сам автор, что и наложило весьма ощутимый отпечаток на образ героини повести).

Отметим, что хотя психологию девушки XVII века Карамзин и не раскрыл, но некоторые бытовые черты, свойственные тому времени, ему все же удалось воспроизвести достаточно удачно. В повести правдоподобно описана теремная жизнь русской девушки, причем «теремное затворничество» совсем не тяготило молодой девичьей души Натальи. Вставая рано, Наталья надевала на себя «шелковое платье» и «камчатную телогрею» (впоследствии эта деталь женского костюма исчезает). Изредка у Натальи собиралось «общество» молодых девушек, и сам боярин забавлял их рассказами о «приключениях благочестивого князя Владимира и могучих богатырей Российских». Иногда Наталья сама отправлялась на вечеринки, где «мамы» и «няни» выдумывали для своих барышень разные забавы.

Так эпически спокойно жила «боярская дочь», но вот наступила «семнадцатая весна ее жизни», и Карамзин показывает читателю, как в Наталье зарождаются и начинают развиваться «романтические» чувства. Появляются эти чувства у нее под непосредственным воздействием «матери-природы»: «Красавица в первый раз заметила, что они (птички) летали парами, сидели парами, скрывались парами… Героиня затосковала - «подгорюнилаеь» - чувствовала некоторую грусть, некоторую томность в душе своей». Далее интересна следующая деталь: как скоро заметили «пасмурное настроение» своей питомицы няня и боярин Матвей, то первая из них усмотрела в состоянии Натальи результат «чьей-то порчи», «начала крестить свою барышню и с некоторыми набожными оговорками бранить того человека, который взглянул на прекрасную Наталью нечистым глазом». В таком же духе поступает и сам боярин, он отправил нарочного к своей столетней тетке, слывшей чуть не «чародейкою». Автор же спешит объяснить читателю, как «с небесного лазоревого свода… подобно маленькой птичке колибри, влетела в Натальино нежное сердце - потребность любить, любить, любить!!! Вот вся загадка».

Карамзина интересует больше всего внутренний мир его героев: поэтому многие страницы повести посвящены раскрытию «сердечного мира» действующих лиц.

Карамзин, как писатель-психолог, высказывает ряд тонких замечаний, раскрывающий переживания сердца; ему иногда удается уловить даже динамику чувств, процесс их развития. Увидев как-то в церкви прекрасного юношу Наталья почувствовала, что это и есть ее избранник: «Помолившись с усердием, она ненарочно обратила глаза свои к левому крыло-су,- и что же увидела? Прекрасный молодой человек, в голубом кафтане с золотыми пуговицами, стоял там, как царь, среди всех прочих людей, и блестящий проницательный взор его встретился с ее взором. Наталья в одну секунду вся закраснелась, и сердце ее, затрепетав сильно, сказало ей; вот он» Автор пытается вникнуть в ее душевные переживания, разобраться в возникшем чувстве любви, восхищения и одновременно удивления, живописует своеобразную «борьбу» застенчивости Натальи с ее желанием взглянуть еще раз на прелестного юношу. «Она потупила глаза свои, но не надолго; снова взглянула на красавца, снова запылала в лице своем и снова затрепетала в своем сердце». «Любезный призрак», прельщавший ее воображение и днем и ночью, представлялся ей, наконец, образом «сего молодого человека».


 



Интересно будет привести для сравнения с цитированными страницами карамзинской повести некоторые строфы из «Евгения Онегина» Пушкина. С Натальиной «потребностью любить», игрой ее воображения, внезапной любовью к Алексею перекликаются переживания Татьяны:

    * И в сердце дума заронилась;
    * Пора пришла, она влюбилась.
    * Так в землю падшее зерно
    * Весны огнем оживлено.
    * Давно ее воображенье,
    * Сгорая негой и тоской,
    * Алкало пищи роковой;
    * Давно сердечное томленье
    * Теснило ей младую грудь;
    * Душа ждала… кого-нибудь,
    * И дождалась.
    * Открылись очи;
    * Она сказала: это он!

Изображение чувства в развитии, в динамике, в отличие от романистов-предшественников Карамзина, изображавших динамику лишь внешнего характера, было большой заслугой писателя и его новаторством. Карамзин отходит от простой констатации психологического состояния своих героев, что было характерным для романической литературы XVIII века. То от имени автора, то словами и поступками своих героев (что особенно важно) он раскрывает перед читателями их душевный мир.

Настойчивое стремление Карамзина раскрыть перед читателем внутренний облик действующих лиц его повести ведет к модернизации их в психологическом отношении. Так, совсем в духе современного Карамзину сентиментализма описаны любовные отношения жителей допетровской Руси Алексея и Натальи: при встречах «любовники» бледнеют, доходят почти до обморочного состояния, а из глаз их беспрестанно льются слезы.