Ответ на этот вопрос автор дает в романе в главе «Сон Обломова».
Илья Ильич родился и вырос в имении, находившемся в глуши, где то за тысячу двести вёрст от Петербурга. Там, за Волгой, в восьмидесяти верстах от губернского города и в тридцати верстах от уездного, мирно дремала патриархальная Обломовка.
Обломовка была тихим, захолустным поместьем, где жизнь, текла вяло и по привычке и куда почти совсем не проникали вести со стороны. Даже получение письма было там необыкновенным явлением. 'Только на четвёртый день обломовцы со страхом распечатали письмо, опасаясь, как бы оно не принесло им какую нибудь беду. Замкнутый уклад Обломовки напоминал эпоху натурального хозяйства.

Умственные интересы в жизни обломовцев отсутствовали. Реальное понимание жизни у них заменял наивный вымысел в виде сказок и преданий с их волшебным миром чудес. У них на всё имелись приметы: если чешется кончик носа — это значит смотреть в рюмку, переносье — к покойнику, лоб чешется — клапяться, губы — целоваться, подошва — к дороге и т. п. Целая система таких старинных примет и поверий всегда характеризовала патриархальную русскую жизнь.

Главной заботой в Обломовке была "забота о пище. И если б этой безмятежной жизни были свои торжественные дни и события: крестины, именины, родственные съезды и т. п., эти дни •отличались от обычных только более сытным угощением.
Атмосфера такого быта должна была, несомненно, накладывать свой отпечаток и на воспитание детей. Лучшей иллюстрацией к этому служит воспитание Илюши Обломова. Илюша рос нормальным ребенком — здоровым, живым и любознательным. Но Обломовка постепенно заглушила хорошие его качества. А так как непосредственное влияние Обломовки сказывалось на Илье Ильиче приблизительно до двадцати лет, то легко пенять силу обломовских привычек и традиций в его быту и характере.


 






Глава «Сон Обломова» проливает ясный свет на условия русской жизни, порождавшие обломовщину: Основным из этих условий было крепостное право. Именно оно, с его «тремястами Захаров», с его даровым трудом крепостных, избавлявших «барина» от необходимости работать, с изнеженным воспитанием в сытом «дворянском гнезде», порождало сначала неумение настойчиво трудиться, а затем и отвращение ко всякой деятельности.

Действительно, на всех привычках и взглядах Обломова видно пагубное влияние крепостного права. Мысль об иной, не крепостнической основе жизни в его уме даже не возникает. Законченный тип лежебоки, избалованного ленивца, которому, по выражению Тарантьева, и спать то помогает Захар, мечтающего о жизни в имении, где «будет вечное веселье, сладкая еда да сладкая лень», мог выработаться только в условиях крепостного быта.

На основе крепостнической психологии вырастает и консерватизм Обломова. Его пугает сообщение Штольца, что около тихой Обломовки предполагается устроить пристань и шоссе, а в ближайшем уездном городе — ярмарку. Он боится, что город ворвётся в сонное затишье его деревни не только своим шумом, но и «развратом» смазных сапог, гармошки, чаепития. Грамотность, с точки зрения Обломова, тоже вредна мужику: «Выучи его, так он, пожалуй, и пахать не станет». Консервативно-дворянские взгляды чувствуются и в отношении Обломова к будущей семье и детям. На замечание Штольца, что забота о детях не должна смущать мысли Обломова, так как детей нужно только воспитывать и направлять, Илья Ильич сухо отвечает: «Нет, что из дЕСрян делать мастеровых!»
Крепостнические стремления, правда, не находят себе активного выражения в деятельности Обломова. Этому мешает его лень. Но взгляды на то, что, по мнению Обломова, резко отличает его от «других», подтверждают его чисто крепостническую
идеологию. Когда Захар однажды неосторожно сравнил Обломова с другими людьми, Илья Ильич реагировал на это с совершенно несвойственной ему страстностью. «Я — другой! Да разве я мечусь, разве работаю? Мало ем, что ли? Худощав или: жалок на вид? Разве недостаёт мне чего нибудь? Кажется, подать, сделать — есть кому! Я ни разу не натянул себе чулок на ноги, как живу, слава богу!» В другой раз Обломов с гордостью заявляет: «Да, я барин и делать ничего не умею».

Неприспособленность и ненужность Обломова особенно проявляются в условиях кипучей жизни города. У Обломова совершенно отсутствует «чувство нового», понимание неизбежности социальных перемен. Но Обломов был бы одинаково ненужным человеком даже и в родной Обломовке. Там также требовались, люди, умеющие работать, и Илье Ильичу, который не знал, что такое четверть ржи и в какие месяцы сеют и жнут хлеб, в деревне делать было нечего. Эту ненужность Обломова чувствовал даже Захар. «Зачем ты на свет то божий родился?» — восклицает он, обращаясь к спящему барину. Ещё точнее обобщает ту же мысль Штольц: «Началось с неуменья надевать чулки, а кончилось неуменьем жить». В условиях нарождавшегося быта, требовавшего деловой предприимчивости и энергии, это «неуменье жить» делало Обломова лишним человеком.