Одновременно немало уходящих сил Островский отдает общественной деятельности: организует артистический кружок, “Собрание драматических писателей”, составляет положение о Грибоедовской премии, хлопочет о создании частного театра и театральных школ. Это закономерно привело к тому, что в 1885 году драматурга назначили заведующим репертуарной частью Малого театра, положив ему “на круг” 5 800 рублей; да за год до этого брат писателя добился для него пенсии в 3 000 рублей годовых. Он немного успокоился: слава богу, о семье голова болеть не будет; но особой радости не ощутил. Да и то — жить оставалось лишь один год. В течение этого года он много практически работает в театре, пишет, переводит, планирует открыть драматические курсы. Однако за одним сердечным приступом следует другой, а тут еще — лихорадка; а перед нею — нервное потрясение от пожара в любимом Щелыкове; и снова— приступ удушья... удрученный всем этим, Александр Николаевич решает 28 мая ехать из Москвы в Щелыково: все-таки природа, свежий воздух, покой. Да и Малый театр уехал в Варшаву, увезя туда восемь его спектаклей, а прочие театры пока закрыты — бессезонье; можно немного отдохнуть.

...А утром 2 июня 1886 года, когда жена и младшие дети ушли в. церковь, он посреди очередной ранней работы почувствовал себя плохо—прямо за письменный столом.
Било девять часов, когда вошел он в свой кабинет, раскрыл настежь окна и долго стоял, вдыхая горячий, душистый и сладостный воздух. Потом вышел через гостиную на галерейку у лестницы, смотрел и смотрел, улыбаясь, на зеленые, в дымке, щелыковские просторы.
Как все здесь красиво и мило ему в Щелыкове! Надобно будет только купальню на Куекше построить другую взамен обветшавшей да прикупить, пожалуй, как давно уже просит жена, новую мебель, получше, для спальни ее и гостиной. Теперь это можно.
Но главное все-таки вот что: сбылась наконец его надежда! Будет в России, в родной Москве, настоящий, любимый народом, ему доступный театр, с отличною труппой. Так, так, погоди, дай-ка сроку — всё сделаем, всё совершим, как мечталось!..
В кабинете у круглого столика рядом с диваном сидела в кресле Машенька, дочка, рисовала акварелью картинку.

— Ну, вот и ладно,— сказал он.— Ты порисуй, а я поработаю над переводом... Да ты, Машенька, не бойся, мне хорошо.
Ему и в самом деле было нынче совсем хорошо. Прошла утренняя слабость, сердце билось спокойно, хотелось работать.
Он сел к столу, развернул Шекспира “Антоний и Клеопатра” и, сверяя свой перевод с оригиналом, слушал между тем, как стучат в столовой часы, как тихонько они отбивают свои секунды, минуты, и годы, и вечность...
Вдруг что-то острое ударило в сердце. Он охнул, вскочил. Он крикнул: “Мне дурно! Воды!”—и рухнул всей тяжестью на пол. На крик прибежали старшие дети, тетка. Но они уже ничем не могли ему помочь. Похоронили Александра Николаевича Островского на местном кладбище 5 июня.

Творчество его осталось бессмертным, обессмертив и имя писателя.

Жанровое своеобразие драматургии А.Н. Островского. Значение в мировой литературе
Своеобразие драматургии Островского, ее новаторство особенно отчетливо проявляется в типизации. Если идеи, темы и сюжеты раскрывают оригинальность и новаторство содержания драматургии Островского, то принципы типизации характеров касаются уже и ее художественной изобразительности, ее формы.

A. H. Островского, продолжавшего и развивавшего реалистические традиции западно-европейской и отечественной драматургии, привлекали, как правило, не исключительные личности, а обычные, рядовые социальные характеры большей или меньшей типичности.
Почти любой персонаж Островского своеобразен. При этом индивидуальное в его пьесах не противоречит социальному.



 







Индивидуализируя своих персонажей, драматург обнаруживает дар глубочайшего проникновения в их психологический мир. Многие эпизоды пьес Островского являются шедеврами реалистического изображения человеческой психологии.

“Островский, — справедливо писал Добролюбов, — умеет заглядывать в глубь души человека, умеет отличать натуру от всех извне принятых уродств и наростов; оттого внешний гнет, тяжесть всей обстановки, давящей человека, чувствуются в его произведениях гораздо сильнее, чем во многих рассказах, страшно возмутительных по содержанию, но внешнею, официальною стороною дела совершенно заслоняющих внутреннюю, человеческую сторону”. В умении “подмечать натуру, проникать в глубь души человека, уловлять его чувства, независимо от изображения его внешних официальных отношений” (т. 5, стр. 27, 29), Добролюбов признавал одно из главных и лучших свойств таланта Островского.

В работе над характерами Островский непрестанно совершенствовал приемы своего психологического мастерства, расширяя круг используемых красок, усложняя расцветку образов. В самом первом его произведении перед нами яркие, но более или менее однолинейные характеры действующих лиц. Дальнейшие произведения представ¬ляют примеры более углубленного и усложненного раскрытия человечесих образов.
В отечественной драматургии совершенно закономерно обозначается школа Островского. В нее входят И. Ф. Горбунов, А. Красовский, А. Ф. Писемский, А. А. Потехин, И. Е. Чернышев, М. П. Садовский, Н. Я. Соловьев, П. М. Невежин, И. А. Купчинский. Учась у Островского, И. Ф. Горбунов создал замечательные сцены из мещанско-купеческого и ремесленного быта. Следуя за Островским, А. А. Потехин раскрывал в своих пьесах оскудение дворянства (“Новейший оракул”), хищническую сущность богатевшей буржуазии (“Виноватая”), взяточничество, карьеризм чиновничества (“Мишура”), душевную красоту крестьянства (“Шуба овечья — душа человечья”), появление новых людей демократического склада (“Отрезанный ломоть”). Первая драма Потехина “Суд людской не божий”, появившаяся в 1854 году, напоминает пьесы Островского, написанные под влиянием славянофильства.

В конце 50-х и в самом начале 60-х годов в Москве, Петербурге и провинции пользовались большой популярностью пьесы И. Е. Чернышева, артиста Александрийского театра, постоянного сотрудника журнала “Искра”. Эти пьесы, написанные в либерально-демократическом духе, явно подражающие художественной манере Островского, производили впечатление исключительностью основных героев, острой постановкой морально-бытовых вопросов. Например, в комедии “Жених из долгового отделения” (1858) рассказывалось о бедняке, пытавшемся жениться на состоятельной помещице, в комедии “Не в деньгах счастье” (1859) обрисован бездушный хищник-купец, в драме “Отец семейства” (1860) выведен самодур-помещик, а в комедии “Испорченная жизнь” (1862) изображены на редкость честный, добрый чиновник, его наивная жена и бесчестно-вероломный фат, нарушивший их счастье.

Под влиянием Островского формировались позднее, в конце XIX и начале XX века, такие драматурги, как А. И. Сумбатов-Южин, Вл. Ив. Немирович-Данченко, С. А. Найденов, Е. П. Карпов, П. П. Гнедич и многие другие.

Непререкаемый авторитет Островского в качестве первого драматурга страны признавали все прогрессивные деятели литературы. Высоко ценя драматургию Островского как “общенародную”, прислушиваясь к его советам, Л. Н. Толстой прислал ему в 1886 году пьесу “Первый винокур”. Называя Островского “отцом русской драматургии”, автор “Войны и мира” просил его в сопроводительном письме прочитать пьесу и высказать о ней свой “отеческий приговор”.

Пьесы Островского, самые прогрессивные в драматургии второй половины XIX века, составляют в развитии мирового драматического искусства шаг вперед, самостоятельную и важную главу.

Огромное влияние Островского на драматургию отечественную, славянских и других народов, во многом еще неосознанное, требует серьезных изучений.
Но творчество Островского связано не только с прошлым. Оно активно живет и в настоящем. По своему вкладу в театральный репертуар, являющийся выражением текущей жизни, великий драматург — наш современник. Внимание к его творчеству не уменьшается, а увеличивается.

Островский еще долго будет привлекать умы и сердца отечественных и зарубежных зрителей гуманистическим и оптимистическим пафосом своих идей, глубокой и широкой обобщенностью своих героев, добрых и злых, их общечеловеческими свойствами, неповторимостью своего оригинального драматургического мастерства.