Книга «Сестра моя — жизнь» — третий сборник стихотворений Пастернака. Стихотворения, которые собраны в нем, объединены общей идеей, общими образами и смыслом. Книга, словно большой роман, имеет собственную композицию: вступление, основную часть, состоящую из нескольких циклов, и послесловие.

Интересно, что во многих своих произведениях Пастернак идет от музыки. Это особенно характерно как для этой книги, так и для следующей за ней, которая называется «Темы и вариаций», и заметно это в одновременном присутствии одних и тех же образов в разных стихотворениях («Девочка» и «Душистою веткою машучи...», «Балашов» и «Давай ронять слова...»), причем в первом стихотворении образ как бы заявляется, задается, затем он получает свое развитие и в конце концов разрешение. В первую очередь интересно стихотворение «Про эти стихи», где представлено мироощущение лирического героя книги:
В кашне, ладонью заслонясь; Сквозь фортку крикну детворе: «Какое, милые, у нас Тысячелетье на дворе?»

Здесь проявляется свойственное Пастернаку отношение к истории; он воспринимает себя и мир принадлежащими истории, как «второй вселенной, воздвигаемой человечеством в ответ на явление смерти с помощью явлений времени и памяти». Лирический герой воспринимает себя как звено времени; он «вечности заложник, У времени в плену».

Связь поколений и миров проявится еще в одном стихотворении книги — «Давай ронять слова...»: Давай ронять слова, Как сад — янтарь и цедру, Рассеянно и щедро, Едва, едва, едва. Не надо толковать, Зачем так церемонно Мареной и лимоном Обрызнута листва...
Интересно стихотворение «Сестра моя — жизнь и сегодня в разливе...», давшее название всей книге. В нем суть восприятия истории лирическим героем — равенство всех предметов и существ мира в ней.

Что в мае, когда поездов расписанье, Камышинской веткой читаешь в купе, Оно грандиозней Святого Писанья И черных от пыли и бурь канапе.

Это стихотворение — концентрация мироощущения лирического героя; здесь заявлено равенство человека и жизни, человека и мира, жизни и мира. Все сотворенное кем бы то ни было имеет право на существование; вещь сотворена, следовательно, она вошла в историю и стала равна ей.

В первый раз природа как реальное проявление жизни мира изображается в стихотворении «Плачущий сад». Здесь заметен переход от описания сада к самому лирическому герою: Ужасный! — Капнет и вслушивается, Все он ли один на свете. Мнет ветку в окне, как кружевце, Или есть свидетель... К губам поднесу и прислушаюсь, Все я ли один на свете... ' Природа становится средством приобщения к истории.

В связи с образом сада можно рассмотреть стихотворения «Зеркало» и «Девочка». Интересно, что вначале стихотворение «Зеркало» носило название «Я сам».
Дорожкою в сад, в бурелом и хаос, К качелям бежит трюмо... Огромный сад тормошится в зале, В трюмо — не бьет стекла!

Отождествление себя с садом становится для лирического героя средством самовыражения; сад, как мир, характеризуется общностью существующей в нем жизни. Прямое отождествление себя и сада мы видим и в стихотворении «Девочка»:
Из сада, с качелей, — с бухты-барахты Вбегает ветка в трюмо!.. Родная, громадная, с сад, а характером— Сестра! Второе трюмо!

В стихотворении «Душистою веткою машучи...» выражено единство всех явлений бытия: Пусть ветер, по таволге веющий, Ту капельку мучит и плющит. Цела, не дробится...



 





Очень интересно стихотворение «Ты так играла эту роль!..», где, возможно, выражено восприятие лирическим героем жизни как игры (вспомним название книги Юрия Живаго— «Игра в людей»). Особенно характерны строки:
И, низко рея на руле Касаткой об одном крыле, Ты так!— ты лучше всех ролей Играла эту роль!

Они дают возможность вспомнить «Чайку» Чехова. Вообще, в стихах Пастернака ассоциации играют значительную роль, так, например, они очень важны в «Балашове»: Мой друг, ты спросишь, кто велит, Чтоб жглась юродивого речь? В природе лип, в природе плит, В природе лета было жечь.

Здесь задан вопрос, но на него не дается ответа. Он дан в стихотворении «Давай ронять слова...» Характерно, что эпиграфом к нему служат процитированные только что строки; все стихотворение является преддверием ответа:
Ты спросишь, кто велит? — Всесильный бог деталей, Всесильный бог любви, Ягайлов и Ядвиг.

Это стихотворение, несмотря на то что оно не последнее, как бы заключает всю книгу — настолько исчерпывающе дан ответ. Здесь мы видим, кого Пастернак считает центром природы, культуры, мира; при этом подтверждается тождество всего созданного, сотворенного Богом: Кому ничто не мелко, Кто погружен в отделку Кленового листа...

Характерным отличием книги «Сестра моя — жизнь» является очевидное присутствие в ней творящейся истории. Так, в стихотворении «Весенний дождь» мы видим: Это не ночь, не дождь и не хором Рвущееся: «Керенский, ура!», Это слепящий выход на форум Из катакомб, безысходных вчера...

Наконец, последнее стихотворение, где хотелось бы заметить наибольшее сближение природы, мира и человека, — это «Наша гроза»:
Гроза, как жрец, сожгла сирень И дымом жертвенным застлала Глаза и тучи расправляй Губами вывих муравья.

В книге есть цикл «Занятия философией», включающий в себя «Определение поэзии», «Определение души» и «Определение творчества». Эти стихотворения по мысли как бы предваряют ронять слова...» В «Определении поэзии» мы видим характерный предметный ряд: ...Это— ночь, леденящая лист, Это — двух соловьев поединок...
Все, что ночи так важно сыскать...

Здесь ночь уподоблена центру жизни. «Определение творчества» же сводится к определению мироздания: «Мирозданье — лишь страсти разряды, человеческим сердцем накопленной». Таким образом, антропоморфность мира ложится в основу определения самого этого мира.

Книга «Сестра моя —жизнь» — единое произведение, где присутствует несколько развивающихся тем. Центральная — тема любви, от нее и зависят все остальные, сама же она выражена настолько полно в жизни природы и мира, что не может быть исчерпана.