Про название книги Бориса Пастернака «Сестра моя — жизнь» Марина Цветаева, подчеркивая исключительность Пастернака, сказала, что так не говорят, так к жизни не обращаются. Так обращался к жизни — к брату солнцу, сестрам птицам, брату собственному телу — средневековый монах Франциск Ассизский. Пастернак знал об этом.

И в наше время мироощущение Пастернака имеет определенные аналогии. Весь облик Пастернака — живое воплощение поэзии как удесятеренной восприимчивости, разряженной в ответном чувстве (в стихах). «Милый Пастернак, — писала ему Цветаева, — Вы — явление природы. Бог задумал Вас дубом, а сделал человеком, и в Вас ударяют все молнии (есть — такие дубы!)…» Художник, поэт — живой орган, живой центр восприятий. Итак, на первом месте — высочайшая восприимчивость, отзывчивость на нравственные впечатления, а не превращение жизни в жизнь поэта. По убеждению Пастернака, подлинному искусству следует всегда «быть в зрителях и глядеть всех чище, восприимчивей и верней».

В понимании Пастернака искусство — явление нравственной жизни. Достигнув высшей художественной зрелости, Пастернак объявляет единственной задачей искусства — правду. Многосторонняя восприимчивость Пастернака (оберегая его от эстетства) обострила в нем внимание к фактам искусства. Музыка, поэзия, живопись были для него не вавилонским смешением языков, не разными языками, а единым языком искусства, в котором все слова равно ему доступны и равно понятны. Когда Пастернаку понадобилось дать «определение поэзии», он не нашел ничего другого как единым взглядом, и слухом, и осязанием — не выборочно, подряд — охватить окружающее:

Это — круто налившийся свист,

Это — щелканье сдавленных льдинок,

Это — ночь, леденящая лист,

Это — двух соловьев поединок.

Это — сладкий заглохший горох,

Это — слезы вселенной в лопатках,

Это — с пультов и флейт — Фигаро

Низвергается градом на грядку…

(«Определение поэзии»)

Уже в самом начале своего поэтического творчества, при всей тяге к «оригинальности поневоле», Пастернак, сочиняя стихи, составившие книгу «Близнец в тучах», искал в поэзии, прежде всего, содержательности. В автобиографии он в полушутливой, почти озорной форме сам выразил особенность своей поэтической

работы того времени: «Я ничего не выражал, не отражал, не отображал, не изображал».

Человек познает мир через собственную личность, страсть. Человек познает себя через непреложность общего хода вещей. Врачующая непреложность мира —

сколько раз писал о ней Пастернак:

На свете нет тоски такой,

Которой снег бы не вылечивал.

(«Январь 1919 года»)

Открытие мира у Пастернака всегда есть восстановление единства мира. В «Охранной грамоте», вспоминая свои ранние годы, Пастернак подробно описал, как рождается поэзия из перебоев жизненных рядов, из взаимодействия одних явлений и чувств — тех, которые забегают вперед, — с другими, которые отстают. В самом начале поэтического пути, в 1912 году, он нашел для выражения своей эстетической позиции очень ёмкие слова:

И, как в неслыханную веру,

Я в эту ночь перехожу,

Где тополь обветшало-серый

Завесил лунную межу,

Где пруд как явленная тайна,

Где шепчет яблони прибой,

Где сад висит постройкой свайной

И держит небо пред собой.

(«Как бронзовой золой жаровен…»)

Поэт в зрелые годы напишет:


 




Я понял жизни цель и чту

Ту цель, как цель, и эта цель —

Признать, что мне невмоготу

Мириться с тем, что есть апрель,

Что дни — кузнечные мехи

И что растекся полосой

От ели у ели, от ольхи

К ольхе, железный и косой,

И жидкий, и в снега дорог,

Как уголь в пальцы кузнеца,

С шипеньем впившийся поток

Зари без края и конца.

Что в берковец церковный зык,

Что взят звонарь в весовщики,

Что от капели, от слезы

И от поста болят виски.

Идея безусловного приятия мира, основополагающая у Пастернака, — не отвлеченно-умозрительного свойства. Богатство мира вполне предметно, «подробно» и постигается шаг за шагом. Есть в «Сестре» стихотворение «Уроки английского», с той же внутренней композицией, открытой настежь — миру, природе. Используя мотивы шекспировских трагедий, Пастернак запечатлел в нем трагический и торжественный момент, когда от человека уходит суетность желаний, включая вчера еще самое важное — любовь, когда душа открывается целому творению и проникается вечностью.

Когда случилось Дездемоне, —

А жить так мало оставалось, —

Не по любви, своей звезде, она —

По иве, иве разрыдалась…

…Когда случилось петь Офелии —

А горечь слез осточертела —

С какими канула трофеями?

С охапкой верб и чистотела.

Дав страсти с плеч отлечь, как рубищу,

Входили, с сердца замираньем,

В бассейн вселенной, стан свой любящий

Обдать и оглушить мирами.

Пастернак почти не писал стихов, которые можно конкретно и уверенно назвать пейзажными. В «Сестре» основные «темы» — природа, любовь, искусство, — как правило, не существуют раздельно, дается сложное соединение, сплав из этих «тем». Природа служит наглядным эталоном естественности и полноты — такой момент в «Сестре» присутствует, но он не подчеркнут; природа, в сущности, — один из образов, даже синонимов жизни; разветвленная, многослойная метафора «жизнь — сад» участвует равно в структурной и философско-лирической концепции книги. Восприятие природы у Пастернака не разительно по точности и проникновению, но природа, будучи самым близким и полным синонимом жизни, не является в этом отношении чем-то исключительным и единственным. Открытое лирическое чувство (любовь) или мир вещей (вплоть до интерьера) выполняют ту же роль. Жизнь шире любого из этих образно-тематических рядов, и каждый из них, становясь непосредственным «предметом» стихотворения, как бы стремится представить и выразить всю жизнь, поэтому они практически взаимозаменяемы и тем более полно являют жизнь в своей совокупности, взаимопроникновении. И второе, тема природы (осознанная именно как тема) почти неотвратимо порождает у поэтов натурфилософские вопросы: о саморазвитии природы, о начале и конце человека в ней, о стихии и разуме. Между тем самосознание человека — «мыслящего тростника» — чувство причастности природе и одновременно отделимости от нее — не характерно для Пастернака, точнее — он не дает этому чувству простора, воли, так или иначе трансформирует его. Поэтическое восприятие Пастернака позволило «во всем дойти до самой сути», раскрыть сложные «вечные» темы.