Центральное положение в образной системе цикла занимает образ Пушкина, явно или скрыто присутствующий во всех стихотворениях цикла, кроме последнего. Образ Пушкина окружен множеством “двойников”, роль которых играют герои пушкинских произведений. Учитель может предложить ученикам назвать их. “Двойниками” Пушкина в пастернаковском цикле являются пророк (из хрестоматийного стихотворения Пушкина “Пророк”), Петр I (персонаж поэмы “Медный всадник”), Алеко (герой поэмы “Цыганы”) и, наконец, море (оно является собеседником лирического героя Пушкина в стихотворении “К морю”). Еще один двойник - это загадочный сфинкс, с которым отождествляется Пушкин. Сфинкса можно в данном случае трактовать как вариацию образа статуи, о важной роли которого в пушкинском творчестве писал Р. О. Якобсон.

Пастернак сопоставляет и порою отождествляет поэта с его “двойниками”, что позволяет выявить различные грани творческой личности. “Тема” и вариация первая, “Оригинальная”, рисуют сцену прощания Пушкина с морем. В создании пушкинского портрета Пастернак, очевидно, опирается на известную картину Репина и Айвазовского “Прощание Пушкина с Черным морем”, где поэт изображен стоящим на скале над бурным морем в развевающемся плаще и со шляпой в руке:

Скала и шторм.
Скала и плащ и шляпа.
Скала и - Пушкин…

Сопоставление литературного произведения с живописным позволит внести в урок актуальный в современном изучении литературы элемент синтеза искусств.

Фраза “Два моря менялись в лице” в вариации “Оригинальной” приравнивает Пушкина к морю, и Пастернак не первый пришел к этому сравнению, ведущему свое начало от цикла статей В. Г. Белинского “Сочинения Александра Пушкина”, в котором критик подчеркивает, что предшествовавшие Пушкину поэты относятся к нему, “как малые и великие реки - к морю, которое наполняется их водами”. Это выразительное сравнение развил автор другой крылатой формулы “Пушкин - наше всё” Аполлон Григорьев: “…Пушкин и Мицкевич - вода и огонь, море и горы нового мира…”. Вода и огонь, к которым приравнивает Григорьев Пушкина и Мицкевича, - это мировые стихии, а слово “стихия” повторено в вариации трижды, что говорит о значимости этого образа-сравнения для Пастернака.

К тому же уподобление души романтика морской стихии - это традиционная формула романтизма (а Пушкин взят именно в свой романтический период). Романтический пейзаж здесь, как и в стихотворении Пушкина (”…Волнуйся подо мной, угрюмый океан”, - угрюмый относится к настроению субъекта), пропитывается эмоцией героя-романтика:

В осатаненьи льющееся пиво
С усов обрывов, мысов, скал и кос…
Был бешен шквал. Песком сгущенный,
Кровавился багровый вал.
Такой же гнев обуревал
Его, и, чем-то возмущенный,
Он злобу на себе срывал.

В вариации второй, “Подражательной”, Пушкин, погруженный в мысли о будущем романе, уподобляется Петру I, на берегу Невы обдумывающему создание нового города. Образ Пушкина в этом стихотворении воссоздан в значительной мере на основе его “Пророка”. Поэт в стихотворении Пастернака проходит почти все стадии преображения своего лирического героя: он приобретает сверхчуткое зрение, слух, дар предвидения:



 





В его устах звучало “завтра”
Как на устах иных “вчера”.

В пушкинском стихотворении “Пророк”, как мы помним, серафим преобразует органы восприятия лирического героя, наделяя его необыкновенно острым зрением, слухом и мудрым языком:

Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон…
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.

Этим, вероятно, обусловлено то особое место, которое занимают в “Теме с вариациями” образы частей лица (органов чувств): губ (рта), глаз, ушей, - явно или скрыто присутствующие практически во всех текстах. В Вариации четвертой “Облако. Звезды. И сбоку…” в роли пушкинского двойника выступает Алеко, одним из прототипов которого в поэме “Цыганы”, кстати, был сам автор поэмы, Александр Пушкин. Четвертая вариация иллюстрирует отказ Пушкина от романтизма: ее герой отвергает романтический тип мышления и поведения:

Мысль озарилась убийством.
Мщенье? Но мщенье не в счет!