Образы новых людей в «Ювенильном море» - последней повести, явно соотносящейся с «Чевенгуром» и «Котлованом», - Платонов также создавал в мучительном противопоставлении распространенным схемам, нормативам, всей поэтике иллюстративности, создавал по законам своего художественного мира. Кто же такие новые люди? Николай Вермо «мчится в действительность, заряженный природным талантом и политехническим образованием». Он не просто инженер – он мыслит космическими категориями, и он не случайно музыкант – музыка у Платонова постоянно стала входить как один из компонентов в «вещество существования». В деяние героя вновь включено нечто «абсолютное».

Он знает: есть планы одного года, есть даже великие планы пятилетки, есть тонны угля, нефти, мяса, есть тысячи орошенных гектаров земли, все это уважительные и единственные цели для героев «производственных» очерков. Но есть планы и более вечные – открытие «моря юности», лежащего под песками сухой степи… Конечно, это символ, высшая ставка в игре страстей и борьбе идей: «море юности», бесполезное в стареющем человечестве, впервые открывается, вводится в дело социализмом, но как велика в таком случае ответственность человека за чистоту этого моря! Платонов не побоялся столкнуть в «Ювенильном море» героев, которые не усваивали его до конца, в которых живут его тревога и сомнения. Николай Вермо – молодой герой со светлыми глазами, одновременно «темневшими от счастья и бледневшими от печали», с предчувствием «всеобщего будущего». Такими представляются «новые люди» Платонову, люди не утратившие веру, мечту, наделенные самым сокровенным, дорогим, что может быть у человека. 20 век в России принес окончательное формирование тоталитаризма. В период наиболее жестоких репрессий, в то время, когда человек был окончательно обезличен и превращен в винтик огромной государственной машины, писатели яростно откликнулись, встав на защиту личности. Ослепленные величием целей, оглушенные громкими лозунгами, мы напрочь забыли об отдельном человеке. Идеи Платонова о неповторимой ценности каждой человеческой личности отвечают устоям гуманистической философии. И человек и народ будут «полны», когда окончательно победят разобщение, утрату свободы и выветривание «я» в некоем зарегулированном муравейном сообществе».





 







В повестях «Ямская слобода», «Сокровенный человек», в романах «Чевенгур» и «Котлован» явились коренные платоновские типы – чудаки, скитальцы, «маргиналы»: Филат, Фома Пухов, Степан Копенкин, Саша Дванов, Вощев и Прушевский. Их не назовешь праведниками, это скорее «еритики» от революции, хотя они как будто первыми создают «оазисы коммунизма» в уезде Чевенгур или сооружают общепролетарский дом счастья. В повестях и рассказах писателя мы находим целую галерею «сокровенных людей», которые с великим трудом освобождаются из состояния сцепления со всякими «тормозами» зла, мешающими человеку обрести моральное совершенство и могущество. Как бы ни отдалялась иногда перед духовным взором писателя картина светлого будущего, свет в жизни, вера в человека неизменно оживали в его художественном мире. Тот кого в свое время Белинский назвал «маленьким человеком», о ком сокрушался Достоевский, кого пытался поднять с колен Чехов и Горький, о ком как о «сокровенном человеке» писал А. Платонов, затерялся в просторе огромного государства, превратился в малую песчинку для истории, сгинув в лагерях. Огромных усилий стоило писателям его воскрешения для читателей в своих книгах.

Традиции классиков, титанов русской литературы продолжили писатели городского направления прозы, те кто писал о судьбе деревни в годы гнета тоталитаризма и те, кто повествовал нам о мире лагерей. Их были десятки. Достаточно назвать имена нескольких из них: Солженицын, Трифонов, Твардовский, Высоцкий, чтобы понять какого огромного размаха достигла литература о судьбах «маленького человека» двадцатого столетия.