Раскольников приподнялся и сел на диване. В комнате были его мать, сестра и Разумихин. Глядя на сына, Пульхерия Александровна заплакала. Авдотья Романовна была бледна, руки ее дрожали.
- Ступайте домой... с ним, - проговорил он прерывистым голосом, указывая на Разумихина, - до завтра, завтра все...
- Но Родя, - отвечала Пульхерия Александровна, - я ни за что не уйду теперь от тебя! Я ночую здесь подле...
- Не мучьте меня! - проговорил он раздраженно.

- Я останусь при нем! - вскричал Разумихин, он явился со своего новоселья, - к черту моих гостей, без меня побудут. Там у меня дядя президентом.
- Довольно, уйдите! Не могу... Постойте. У меня мысли мешаются. Видели Лужина? Он ко мне приходил. Дуня, я сказал, что его с лестницы спущу, и прогнал к черту...
- Родя, - начала было в испуге Пульхерия Александровна, но остановилась, глядя на Дуню.
- Дуня, - с усилием продолжал Раскольников, - я этого брака не желаю.
- Брат, подумай, что ты говоришь!



 






- Ты выходишь за Лужина из-за меня. А я жертвы не принимаю. И потому к завтрему напиши письмо... с отказом...
- Бредит! - закричал хмельной Разумихин. - Сегодня он действительно его выгнал.
- Слышишь, сестра, - или я, или Лужин! Ступайте! - он отвернулся к стене в полном изнеможении.
Разумихин вывел женщин на лестницу, здесь Пульхерия Александровна остановилась и ни за что не хотела уходить. Разумихин настаивал на уходе, чтобы не раздражать Родиона. Он стоял с обеими дамами и, казалось, пожирал глазами Авдотью Романовну. Разумихин уговаривал их пойти на нанятую для них Лужиным квартиру и отдохнуть, а он приведет доктора, устроит его у хозяйки, а сам побудет возле больного.
- Пойдемте, маменька, - сказала Авдотья Романовна, - он верно так сделает, как обещает. Он уже помог брату, а если правда, что доктор согласится здесь ночевать, так чего же лучше?

Проводив Дуню и Пульхерию Александровну до их квартиры, Разумихин быстро пошел к Родиону, узнал, что он спит, и вернулся, чтобы доложить об этом:
- Какой расторопный и преданный молодой человек! - воскликнула чрезвычайно обрадованная Пульхерия Александровна.
- Кажется, славная личность! - с некоторым жаром ответила Авдотья Романовна.
Разумихин был смешон с своею внезапною спьяну загоревшеюся страстью к Авдотье Романовне, но его можно было понять. Она была замечательно хороша собой - высокая, удивительно стройная, сильная, самоуверенная. Лицом она была похожа на брата, ее можно было назвать красавицей. Волосы у нее были темно-русые, немного светлей, чем у брата; глаза почти черные, сверкающие, гордые и в то же время иногда, минутами, необыкновенно добрые. Хотя она была бледна, лицо ее сияло свежестью и здоровьем. Рот у ней был немного мал, нижняя же губка, свежая и алая, чуть-чуть выдавалась вперед, вместе с подбородком, единственная неправильность в этом прекрасном лице, но придававшая ему особенную характерность и, между прочим, как будто надменность. Понятно, горячий, откровенный, простоватый, честный, сильный, как богатырь, и пьяный Разумихин, никогда не видавший ничего подобного, с первого взгляда потерял голову.
Разумихин вытащил с новоселья и привел к ним Зосимова, который за десять минут успел совершенно успокоить Пульхерию Александровну и Дуню. Затем молодые люди пошли на квартиру к Раскольникову, чтобы эту ночь быть ближе к больному.