Опасаясь, что старуха испугается того, что они одни, и не надеясь, что его вид ее разуверит, он взялся за дверь и потянул ее к себе, чтобы хозяйка как-нибудь не вздумала опять запереться.
- Здравствуйте, Алена Ивановна, - начал он как можно развязнее, но голос не послушался его, прервался и задрожал, - я вам... вещь принес... да вот лучше пойдемте сюда... - И без приглашения прошел в комнату. Старуха побежала за ним.
- Господи! Кто такой? Что угодно?
- Знакомый ваш. Раскольников... Заклад принес. - И он протянул ей заклад.
- Да чтой-то вы какой бледный? Вот и руки дрожат!
- Лихорадка, - отвечал он. - Поневоле будешь бледным... коли есть нечего. - Ответ показался правдоподобным; старуха взяла заклад.

Когда она стала разворачивать сверток, оборотясь к свету, Раскольников слабыми руками расстегнул пальто и высвободил топор из петли. Потом вынул совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, опустил на голову обухом. Удар пришелся в самое темя. Она вскрикнула, но очень слабо, и вдруг вся осела к полу. Тут он изо всей силы ударил раз и другой, все обухом и все по темени. Кровь хлынула, и тело повалилось навзничь. Старуха была мертва.

Он положил топор на пол, вытащил из ее кармана ключи и тотчас же побежал с ними в спальню. Только он начал прилаживать ключи к комоду, как будто судорога прошла по нем. Ему вдруг захотелось бросить все и уйти. Но уходить было уже поздно. Ему вдруг почудилось, что старуха, пожалуй, еще жива. Он побежал назад, схватил топор и замахнулся, но не опустил, она была мертвая. Крови между тем натекла целая лужа. Вдруг он заметил на шее ее снурок, дернул его, но он не срывался. В нетерпении он взмахнул было топором, чтобы рубнуть по снурку тут же, по телу, но не посмел, и с трудом, испачкав руки и топор, через две минуты перерезал снурок и снял с него туго набитый кошелек. Еще на снурке было два креста: кипарисный и медный да еще финифтяный образок. Раскольников сунул кошелек в карман, кресты бросил старухе на грудь и бросился обратно в спальню. Он спешил ужасно, пытаясь открыть комод, но ключи не подходили. Бросив комод, он полез под кровать и вытащил оттуда значительный сундук, открыл его самым большим ключом в связке. Там между тряпьем были перемешаны золотые вещи - вероятно, все заклады, выкупленные и невыкупленные, - браслеты, цепочки, серьги, булавки и проч. Немедля он стал набивать ими карманы, но не успел много набрать...

Вдруг послышалось, что в комнате, где была старуха, ходят. Вдруг явственно послышался легкий крик, он схватил топор и выбежал из спальни.

Среди комнаты стояла Лизавета и смотрела в оцепенении на убитую сестру. Увидев его, она задрожала, как лист, мелкою дрожью, и по всему лицу ее пробежали судороги; приподняла руку, раскрыла было рот, но все-таки не вскрикнула и медленно, задом, стала отодвигаться от него в угол, пристально, в упор, смотря на него, но все не крича, точно ей воздуху недоставало, чтобы крикнуть. Он бросился на нее с топором. Удар пришелся прямо по черепу, острием, и сразу прорубил всю верхнюю часть лба, почти до темени. Она так и рухнула.



 






После второго убийства какая-то рассеянность, как будто даже задумчивость, стала понемногу овладевать Раскольниковым: минутами он как будто забывался или, лучше сказать, забывал о главном и прилеплялся к мелочам. Впрочем, заглянув на кухню и увидав ведро с водой, он вымыл себе руки и топор. Спрятав топор в петлю под пальто, он остановился в раздумье. В нем поднималась мысль, что он сумасшествует... «Боже мой! Надо бежать, бежать!» - пробормотал он и бросился в переднюю. Он долго вслушивался в звуки, доносящиеся с лестницы. Где-то далеко, внизу, вероятно, под воротами, громко бранились. Когда брань утихла, Раскольников уже хотел выйти, но ниже этажом кто-то вышел из квартиры и стал сходить вниз. Он опять переждал, но когда собрался выходить, услышал в подъезде тяжелые, ровные, неспешные шаги. Когда гость стал подниматься в четвертый этаж, Раскольников понял: «Сюда...» - и закрыл запор. Инстинкт помогал. Гость крепко позвонил и, не дождавшись ответа, стал изо всей силы дергать ручку дверей; казалось, что запор вот-вот откроется. «Вот упаду!» -промелькнуло в голове у Раскольникова. В самую эту минуту вдруг мелкие, поспешные шаги раздались недалеко на лестнице.

- Здравствуйте, Кох!

«Судя по голосу, должно быть, очень молодой», - подумал Раскольников.
Посетители поговорили за дверью и собрались было обратиться к дворнику, чтобы узнать, где старуха, но молодой человек заметил, что дверь заперта не на замок, а на запор изнутри.

- Я ведь в судебные следователи готовлюсь! Тут, очевидно, очевидно, что-то не так! - горячо вскричал молодой человек и бросился вниз за дворником, Кох остался.
Время проходило, минута, другая - никто не шел. Кох бросил свой пост и тоже отправился вниз, торопясь и стуча по лестнице сапогами.

Раскольников снял запор, вышел, поплотней закрыл дверь за собой и пустился вниз.
Он сошел три лестницы, как вдруг послышался сильный шум ниже. Раскольников побежал было обратно, но шум стих. Раскольников опять пошел вниз, а навстречу ему стала подниматься группа людей, среди голосов которых отчетливо слышался голос молодого посетителя.
В полном отчаянии он пошел прямо навстречу: будь что будет! Остановят, все пропало, пропустят, тоже все пропало: запомнят. Но вдруг Раскольников увидел, что квартира на втором этаже, в которой красили рабочие, открыта и пуста. В одно мгновение он прошмыгнул в отворенную дверь и притаился за стеной. Выждав время, вышел на цыпочках и побежал вниз.

Никого на лестнице! Под воротами тоже. Быстро прошел он подворотню и вышел на улицу. Не в полной памяти прошел и в ворота своего дома, положил топор на прежнее место. Все обошлось благополучно. Войдя к себе, он бросился на диван, как был. Он не спал, он был в забытьи.