Чтение романа Достоевского «Преступление и на­казание» — процесс очень напряженный, требующий постоянной работы мысли. По мере развития событий повествование о судьбе студента Родиона Раскольни­кова обретает философский смысл. Описание миро­ощущения человека, совершившего преступление, раскрытие глубин его подсознания, переплетение жизненного пути Раскольникова с судьбами других людей — все это заставляет читать книгу на одном ды­хании. Однако, после того как Порфирий окончатель­но «уличает» Раскольникова и тот признается в убий­стве, жгучий интерес к роману как-то теряется, и эпи­лог прочитывается по инерции, второпях. Но если остановиться и вдуматься, понимаешь, что без эпило­га роман до конца непознаваем, и даже может быть понят искаженно.

Признание Раскольникова в полицейской конто­ре — это далеко еще не «чистосердечное раскаяние». Его признание, прежде всего, основано на физиче­ской невозможности вынести внутреннюю борьбу, на предельном истощении всех сил, а еще «из выгоды, как предлагал этот... Порфирий». Это похоже на но­вое преступление: Раскольников раскаялся в том, что признался. Пропасть между ним и другими людьми расширилась и сделалась непроходимой: «Его даже стали под конец ненавидеть — почему? Он не знал этого».

Казалось бы, именно преступление и должно было сблизить его с остальными преступниками. В дейст­вительности получилось наоборот. Каторжные нена­видят его, но не только и не столько за безбожие. Они, не читавшие, разумеется, его статьи и не знавшие его теории о «двух разрядах», — инстинктивно чувство­вали, что себя-то он и на каторге относит к «высшему» разряду, а их, в том числе и Соню, к низшему. За это и убить хотели.

Но все изменилось, когда он молча отрекся от сво­ей «проклятой мечты», когда Соня «поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее... Их воскресила любовь, сердце одного за­ключало бесконечные источники жизни для сердца другого...».

Весь роман перенасыщен шумом. Гудящие улицы, скандал на поминках, сумасшедшая Катерина Ива­новна в толпе, истошные, оглушительные крики Раскольникова, даже тогда, когда он не говорит, а лишь думает про себя. Кроме того, сны с гулом споров, с рез­ней, с пожаром, набатом. И вдруг на последней стра­нице абсолютно молчаливая сцена: «что-то как бы подхватило» Раскольникова и бросило к ногам Сони. «Они хотели было говорить, но не могли».



























 




























Молчаливое   коленопреклонение   Раскольникова заставляет вспомнить пушкинского «Пророка»: И вырвал грешный мой язык, И празднословный и лукавый...

Это уже не то коленопреклонение, когда Расколь­ников «дико» произнес: «Я не тебе поклонился, я все­му страданию человеческому поклонился». Соотнесе­ние этой фразы с законами раскольниковской «ариф­метики» может означать, что и Соню, подобно Лизавете или Миколке, можно принести в жертву «всему человечеству». Не так уж трудно воскликнуть «вечная Сонечка!», но намного труднее исключить ее из «низшего» разряда, и вообще отказаться от всяких разрядов. Прежнее коленопреклонение — это символ боли, замутненной «трихнинами». «Не тебе, а всему страданию...» — слова эти произносил язык еще «грешный», «празднословный» и «лукавый». Но в молчаливом финальном коленопреклонении звучит уже совсем другой мотив. «В этот день ему даже пока­залось, что как будто все каторжные, бывшие враги его, уже глядели на него иначе,., отвечали ласково».

Все исступленные речи Раскольникова разбивают­ся о слова тихой и непреклонной Сони: «Это чело­век-то вошь!.. Убивать то право имеете?». Она не спо­рит с ним, не разоблачает его. она просто его не пони­мает. И это непонимание оказывается сильнее всякой «казуистики».

Не случайно в утро воскрешения Раскольникова зву­чит и тема солнца — возникает образ «облитой солнцем необозримой степи». Ведь в начале романа Раскольни­ков, готовый «переступить черту», думает: неужели и тогда солнце будет светить? Земной мир без солнца для него все-таки немыслим. Но после совершенного убий­ства солнце, как ни палит, а как будто погасло, как буд­то все, что потом происходит с Раскольниковым, проис­ходит в тумане, в кромешной тьме. И Порфирий гово­рит Родиону: «Станьте солнцем, вас все и увидят. Солнцу прежде всего надо быть солнцем».

«Но тут уже начинается новая история, история постепенного обновления человека, история посте­пенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе со­вершенно неведомою действительностью...», — эта за­ключительная фраза оставляет финал открытым, да­вая шанс на спасение души как Раскольникову, так и ему подобным.