Раскольников просто так никого бы не убил, даже в случае  самозащиты. А вот за мать, за честь сестры, охраняя подростка,  ребенка, за идею готов убить - и убил. Убил не в открытом бою,  убил одну за другой двух беззащитных женщин, и хотя первая из  них скверное насекомое, ему все же приходится объяснять, как он  мог осмелиться, как он мог решиться сделать самое недопустимое,  что есть на земле, - по своей воле, по своему личному решению,  своей рукой отнять жизнь у человека. Раскольников убил во имя  вдеи, и ему приходится под влиянием внутренних и внешних побуждений много раз объяснять, в чем состоит его идея.  Никто, к кому бы он ни обращался, не может понять ее. Его  собеседники стоят на разных уровнях интеллектуального и нравственного развития, но никто из них не может совместить преступление, совершенное Раскольниковым, с его обликом.

Раскольникову приходится, приноравливаясь к пониманию своего  собеседника, опустить свою идею вниз, отрывать ее от всеобщих целей. Но каждый раз при этом он уясняет очень важную  сторону в ней, находит в ней звено, уцепившись за которое он  вновь и вновь подымает ее в сферу всеобщих обоснований.

Когда Порфирий, в центральном для всего романа разговоре, низводит идею Раскольникова, сформулированную в напечатанной статье, к наполеоновской идее, последний протестует.  Порфирий говорит: «Одним словом, если припомните, проводится некоторый намек на то, что существуют на свете будто бы  некоторые такие лица, которые могут… то есть не то что могут,  а полное право имеют совершать всякие бесчинства и преступления, и что для них будто бы и закон неписан… Все дело в том,  что в… статье люди как-то разделяются на «обыкновенных» и  «необыкновенных». Обыкновенные должны жить в послушании  и не имеют права переступать закона, потому что они, видите  ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие преступления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные. Так у вас, кажется, если только  не ошибаюсь?»  «Раскольников усмехнулся усиленному и умышленному искажению своей идеи».

Раскольников переводит в осознанную и всеобщую сферу  то, о чем бессильно мечтают Катерина Ивановна, Соня Мармеладова и Мармеладов-отец. Катерина Ивановна помешалась не  просто от горя и бедствий, а от сознания несправедливости мира  сего. И Соня любит ее не просто как страдающую мать голодных детей, а за это наивное, тщетное и трагическое стремление  к справедливости.

В романе два решающих поворотных пункта. Один - претворение идеи Раскольникова в кровавую действительность, несущую будто бы осуществление его горделивых замыслов, другой - начало крушения, признание, что кровь Лизаветы была  не случайностью, а необходимым следствием убийства паука -  процентщицы. Сознание начавшегося крушения было столь невыносимо, что Раскольников почувствовал было на мгновение  ненависть к Соне, к Соне, которая была сама любовь, которую  он любил и чей приговор означал для него вотум всех тех, во  имя которых он начал свой поход.

Известна запись Достоевского, из которой обычно приводятся только отдельные фразы: «При полном реализме найти в  человеке человека. Это русская черта по преимуществу, и в этом  смысле, я, конечно, народен (ибо направление мое истекает из  глубины христианского духа народного) - хотя и неизвестен  русскому народу теперешнему, но буду известен будущему.  Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем  смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой».


 






Постоянный предмет непрерывных исканий Достоевского  - человек и действительность, человек и мир или, на религиозном языке, человек и бог. В том же контексте, из которого взята  приведенная цитата, написано: «Совесть без бога есть ужас, она  может заблудиться до самого безнравственного».

Центр тяжести «Преступления и наказания» лежит не во  внутренних состояниях Раскольникова, не в психологических  реакциях на испытываемые им несчастья, не на его индивидуальном чувстве жизни, ее неполноты, ее трагизма и не на его  индивидуальном представлении о том, в чем выражается полнота, радость и мощь жизни. «Преступление и наказание» - повествование об объективном мире, и персонажи его, и прежде всего  Раскольников, взяты из самой действительности, увиденной особым образом.

Реализм Достоевского не утешал, не убаюкивал, он вселял  разочарование и отвращение, - вот то самое разочарование и  отвращение, которое испытывал от мира Раскольников.  Реализм Достоевского не утешал и не убаюкивал потому,  что он не доверялся обманчивой поверхности будничной жизни  с ее каждодневными мелочами и с ее казенными инерционными догмами и нормами.

Всеми фибрами своего художнического  сознания Достоевский чувствовал, что сквозь тонкую оболочку  привычной и даже пошлой обыденности вот-вот прорвутся своевольные неслыханные мятежи, индивидуальные и общие, невиданные перемены.  Достоевский знал одно: мир разочаровался в своих старых  идеалах, мир неустойчив, вот-вот сойдет со своей колеи. Достоевский видел: люди с совестью и разумом не могут согласиться  жить по-старому, а как прийти к новому, не знают, ошибаются,  сбиваются с толку, принимают за идеал гадательные и софистические построения вроде идеи Раскольникова. «Нет оснований  нашему обществу… Колоссальное потрясение, - и все прерывается, падает, отрицается, как бы и не существовало. И не внешне лишь, как на Западе, а внутренне, нравственно». 

Истинный реалист и должен, по мнению Достоевского, сосредоточиться на этом переходном времени, с его утраченными  традициями, с его невыработанными идеалами, с его тупиками  и судорожными исканиями выхода. Большинство людей вовлечено в поток, который еще неизвестно в какое море впадет, и  реалисту не остается ничего другого, как исследовать этот поток, даже в том случае, если он вместе со всеми еще не знает, к  какому берегу его прибьет.