Годы создания романа «Преступление и наказание» (1865-1866) для Достоевского были очень тяжелыми: незадолго перед тем умерли жена, брат и близкий друг и сотрудник А. Григорьев. Писателя обступило вдруг не только полное одиночество, но и десять тысяч век­сельного долга и пять тысяч «на честное слово». Досто­евский находился на грани отчаяния. «О друг мой, я охот­но бы пошел опять в каторгу на столько же лет, чтоб только уплатить долги и почувствовать себя опять сво­бодным», — писал он в марте 1865 года А.Е. Врангелю.

Жил Достоевский в это время в той части Петербурга, где селились обычно мелкие чиновники, ремесленники да студенты. И потому не случайно, что именно здесь явился перед ним образ Родиона Раскольникова, задавленного бедностью и мучительными вопросами бытия бывшего студента. Автор посетил его на той же улице и в том же доме, где обитал сам. И буквально с первых строк мы знакомимся с жилищем Раскольникова: «Каморка его приходилась под самою кровлей высокого пятиэтажного дома и походила более на шкаф, чем на квартиру». По­зднее в исповедальном порыве герой скажет: «А знаешь ли, Соня, что низкие потолки и тесные комнаты душу и ум теснят!» Это не случайная фраза в романе.

Но Раскольникова «теснили» не только низкце по­толки, жизнь давила со всех сторон: он так беден, что пришлось оставить университет, настолько беден, что другой, «даже и привычный человек посовестился бы днем выходить в таких лохмотьях на улицу», в какие был одет он. Раскольников давно должен был хозяйке за каморку, которую он занимал, и потому каждый раз испытывал «какое-то болезненное и трусливое ощуще­ние», когда проходил мимо хозяйской кухни. Он уже заложил колечко — подарок сестры, на очереди — се­ребряные часы — последняя память об отце. Мать из скудной пенсии высылает ему деньги, чтобы он имел возможность окончить обучение, по той же причине се­стра собирается выходить замуж за подлого человека... «С некоторого времени он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию», — приоткрывает автор то, что происходит в душе героя.

Но нужно оговориться: в состоянии душевной депрес­сии Раскольников находится не только из-за своего бед­ственного положения. Дело в том, что с недавних пор в его голове стала проклевываться некая мысль, которая уже не покидала его, терзала, преследовала и оформля­лась в идею. В результате мучительных размышлений герой приходит к выводу, что «одно крошечное преступ- леньице» может загладиться «тысячами добрых дел». Казалось бы, тут простая арифметика, верный расчет. На чашу весов кладется, с одной стороны, смерть «глу­пой и злой старушонки», сосущей кровь из бедняков, наживающейся на их нищете, а с другой стороны — ты­сячи жизней, спасенных «от гниения и разложения». И такое преступление представляется Раскольникову и не преступлением вовсе, а торжеством справедливости.

Долго и мучительно вынашивал герой свою идею. Не столько за себя, за свою поруганную бедностью молодость страдал он душой, но за бедственное положение матери и сестры, за пьяную и обесчещенную девочку на Конно­гвардейском бульваре, за мученичество Сонечки, за тра­гедию семейства Мармеладовых, за всеобщую нужду, бес­просветную и безысходную бессмыслицу жизни, которую нужно было как-то изменить. И, как возможный вари­ант, как ответ на нелепое положение вещей рождается теория Раскольникова, по которой во имя справедливости и прогресса кровь по совести может быть оправдана.

Сам герой так объясняет свою мысль: «Люди, по за­кону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на мате­риал, служащий единственно для зарождения себе по­добных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово». И если, допустим, человеку из второй категории для исполне­ния своей идеи (возможно, «спасительной для всего че­ловечества») понадобится «перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь, то он внутри себя, по совести, может... дать себе разрешение перешагнуть через кровь». Но тут же Раскольников оговаривается: «Из этого, впрочем, вовсе не следует, чтобы Ньютон имел право убивать кого взду­мается, встречных и поперечных, или воровать каж­дый день на базаре». По мысли автора теории, устра­нять можно только то, что мешает воплощению вели­кой идеи. И только в таком случае преступление не может быть расценено как преступление, так как со­вершается не с корыстной целью, не ради выгоды, а для блага человечества.



 




Но, разделив людей на два разряда, бывает любопытно выяснить для себя, к какой категории ты сам относишь­ся. И вот Раскольников решается на убийство старухи- процентщицы с тем, чтобы на ее деньги сделать людям добро, спасти близких, устроить свою судьбу наконец. Но настоящей причиной преступления является не это. Герой имеет смелость отбросить второстепенные оправ­дания и добраться до последней правды: «Не для того, чтобы матери помочь, убил я — вздор! — говорит он Соне. — Не для того я убил, чтобы, получив средство и власть, сделаться благодетелем человечества. Вздор! Я просто убил, для себя убил, для себя одного... Мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею...»

Раскольникову его эксперимент нужен для проверки своей способности на преступление, для выяснения того, к какому разряду людей он относиться, но в то же время он осознает, что сама постановка вопроса говорит о том, что он такой же «обыкновенный», как и все другие, так как «властелину» или «существу высшего порядка» и в голову бы не пришло задаваться таким вопросом.

Будучи человеком мягким и добрым, переживая в сер­дце своем все страдания человечества, Раскольников и до преступления чувствовал, что он не способен убить, что он не вынесет такого убийства. Его тошнило и броса­ло в ужас только от одной мысли, что он будет бить топо­ром по голове, скользить в липкой и теплой крови... Вре­менами он даже готов был отречься от своей идеи, на­столько мучительно давалась она ему: «Пусть, пусть далее нет никаких сомнений во всех этих расчетах, будь это все... ясно как день, справедливо как арифметика. Гос­поди! Ведь я все же равно не решусь! Я ведь не вытерп­лю, не вытерплю!... Господи! — молил он, — покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой... мечты моей!»
Но «мечта» уже слишком глубоко вошла и жила в нем, чтобы так просто отделаться от нее. Уже не он управлял ею, а она вела его за собою, как лунатика. И преступление свершилось: убита старуха, убита без­винно сестра ее Лизавета, тихая и безответная, чья ги­бель совершенно не входила в планы Раскольникова. Но она стала невольной свидетельницей, следователь­но, могла разрушить расчеты и намерения героя. Ока­жись тут и другие свидетели, и они могли бы разделить участь Лизаветы. Ради идеи Раскольников готов был и на другие жертвы. Об этом красноречиво говорит сце­на, в которой герой, «сжимая топор в руке», стоял за дверью, когда перед ней некстати оказывается и Кох...

Достоевский показывает, как одно преступление не­минуемо тянет за собой другое, требуя все больше и больше крови для осуществления дела, предпринятого будто с благонамеренной целью.
Весь месяц от убийства до признания проходит для героя в непрестанном напряжении, в непрекращающейся ни на минуту душевной муке. Раскольников пережива­ет состояние бесконечной отъединенности от людей, оно охватывает его сердце «мертвым холодом», и это «ужас­ное ощущение» становится новой попыткой, расплатой за преступление.Попытка жить и поступать не в согласии с сердцем и совестью, а по выработанной рассудком теории приво­дит героя к трагическому раздвоению. Он играет роль «властелина» и одновременно осознает, что эта роль не по нему. Он замышляет и совершает убийство, когда весь его облик восстает против этого. И потому он впра­ве был сказать потом Соне: «Я себя убил, а не старуш­ку! Тут так-таки разом и ухлопал себя навеки!»

Убийство «чахоточной, глупой и злой старушонки», чья жизнь представляется не дороже жизни вши или таракана, все же открывает герою ту истину, что все люди связаны между собой незримыми нитями, что каждое человеческое существо — безусловная ценность и что нельзя насильно устранять любую жизнь без ущер­ба для собственного сердца, без непредсказуемых тра­гических последствий.

Если своей идеей решения «крови по совести» Рас­кольников делает шаг к нравственной катастрофе, то его человеческая сущность, его добрая и отзывчивая душа, не вынесшая страшного эксперимента, отвергает его теорию. Автор подводит героя и читателя к мысли, что никакие благонамеренные цели, никакая великая идея, будь она даже «спасительной для всего человече­ства», не могут оправдать никакого, даже самого «кро­шечного» преступления. Нельзя осчастливить челове­чество через насилие — вот главный нравственный урок, который мы выносим из романа Достоевского.