После приезда в Москву в 1826 г.Чаадаев поселился во флигеле
у друзей Левашевых, на Новой Басманной. Следующие пять лет,
которые он провел здесь, были годами затворничества мыслителя. В
этот период П.Я. активно занимался философскими исканиями,
развивал свой религиозный взгляд на мир, зародившийся в
странствиях по Европе, в чем немалую роль сыграли встречи с
немецким философом Шеллингом, английским религиозным деятелем,
миссионером Ч.Куком. На П.Я. также могли повлиять и идеи
масонства, к которому он примкнул в 1814 г. в Кракове, и вплоть до
1821 года состоял в различных ложах. В масонстве соединились как
мистическое, так и - особенно в России - радикальное
рационалистически-вольнолюбивое направления.

Могло повлиять и воздействие близкого знакомого его молодости
Д.Облеухова, впавшего к середине 20-х годов в совершеннейший
мистицизм.
Однако главным импульсом к религиозным исканиям для Чаадаева
был крах движения декабристов, что можно было рассматривать как
результат несостоятельности их философски-политических убеждений.
И хоть такое направление развития воззрений начинало складываться
ранее декабря 1825 года, восстание декабристов могло убедить
Чаадаева в правильности выбранного им пути и обеспечило столь
необходимый фактор случая, повода, сильного потрясения, дающий
толчок к самовыражению в форме протеста, порицания или детального
разбора причин и следствий случившегося.
В годы размышлений Чаадаев совсем не появлялся в свете, лишь
изредка навещал своих друзей. 10 сентября он присутствовал на
чтении "Бориса Годунова" у С.А.Соболевского, библиофила и
биографа, друга А.С.Пушкина.
В 1827 г. Чаадаев общался с А.В.Якушкиной, женой декабриста,
навещал ее и даже, по ее словам, пытался "обратить".
Примечательно посещение Чаадаева Грибоедовым в марте 1828 г.,
когда тот вез из Ирана в Петербург Туркманчайский договор. Чаадаев
в то время никого не пускал в свой флигель.
Эта встреча была весьма смело и с воображением описана Юрием
Тыняновым в "Смерти Вазир-Мухтара". Современный исследователь
Чаадаева В.В.Сапов считает нарисованный Тыняновым портрет П.Я.
искаженным. Мне же очень импонирует первая попытка художественного
осмысления личности Чаадаева, его характера.

Тынянов лихо рисует образ Чаадаева - артиста, чудака и
отшельника. Это помогает ему иронически отзываться о своих
многочисленных недугах.
Он, как всегда, еще и угрюм, временами неприветлив. Для него
характерны внезапные смены настроения. Он все время ошарашивает
Грибоедова колким юмором и с интересом наблюдает за собеседником.
Грибоедов испытывает некоторую неловкость в разговоре с
Чаадаевым еще и потому, что он "варварски" нарушил образ жизни
П.Я., никого не принимающего, погруженного в работу. Тынянова пишет
даже о "неуловимом сумасшедшем движении ускользнуть в соседнюю
комнату", о том, как Чаадаев стоял "с выражением ужаса", увидев в
своем жилище постороннего.
Тем не менее Чаадаев был не прочь изредка оторваться от
угрюмых мыслей.
Итак, Чаадаев это время был чрезвычайно нелюдим и занят.
С.П.Жихарев письме к А.И.Тургеневу от 6 июля 1828 года сообщает о
нем: "...Сидит один взаперти, читая и толкуя по-своему Библию и
отцов церкви. Был один раз у Пушкиной (Е.Г) тотчас по ее приезде и
после не ходит"(С.П.Жихарев Записки современника.М.,СПб.,1934,
т.11.,с.428). 27 июня 1831 года А.И.Тургенев пишет брату Н.И.:
"...Одни приписывают его отшельничество глубокой меланхолии, но
Мудров уверял меня, что ничего не бывало, что одно благочестие и
отвращение от света и занятия религиозные причиною его дикости..."
(Журнал министерства народного просвещения.1913,март,с.20).

В 1828 г. Чаадаев начинает работать над "Философическими
письмами". Подготовительным материалом для них можно считать
отдельные мысли и отрывки, которые Чаадаев записывал с конца 20-х
годов. При умелом расположении, они встают в удивительно
гармоничную систему, похожую на путевые заметки человека,
странствующего по бескрайним просторам человеческой души.
Эти отрывки собрал воедино племянник и биограф Чаадаева
М.И.Жихарев. Вот что он пишет о Чаадаевских записях: "Есть
совершенно пустые заметки. Но есть и такие, и их довольное
количество, которые  или драгоценны как отголосок времени,
или, без запинки, могут быть названными гениальными по глубине и
силе мысли, по верности и меткости суждения. Толстая тетрадь,
озаглавленная "Fragments et pensees diversees 1828-1830",
заключает в себе такие вещи, которые, мне кажется, никого не
удивили бы, если бы попались на страницах паскалевых Pensees"
(письмо к М.М.Стасюлевичу от 25 ноября 1870 г.); "Редкое из того,
что им написано, не блещет какой-нибудь оригинальной, весьма часто
гениальной мыслью  В числе его писаний есть отрывочные мысли
и изречения, в которых почти всегда глубина и верность наблюдения
изумительны. Их, без затруднения можно поставить рядом с
произведениями в том же роде Вовенарга, Ларошфуко, Паскаля и
первого Наполеона; множество им разбросанных в разных местах, и
часто мимоходом, мыслей, догадок и примечаний о внутреннем смысле
русской истории в различных ее периодах, о характерных общих
чертах ее физиономии еще до сих пор составляют поле совершенно
непочатое и не разработанное"(Вестник Европы,1871,}9,с.38).
По жанру к этим записям довольно тесно примыкают многие его
заметки на книгах, поэтому можно предположить, что отрывки
рождались у Чаадаева в процессе чтения.

Вернемся к ФП. Что же побудило П.Я. взяться за них? Был ли
случайным его адресат? Появились ли бы они, если бы не Е.Д.Панова?
В 1827-1828 годах П.Я. вплотную подошел к проблеме создания
своей системы взглядов и, вероятно, в начале 1829 года его идеи
уже могли выплеснуться на бумагу и открыться современникам, для
этого требовался лишь повод. Однако, посмотрим, что могло толкнуть
Чаадаева к столь откровенной и серьезной беседе с дамой. Кстати,
действительно ли с дамой? Однозначно, Чаадаев с самого начала
обращался не только к ней.

О знакомстве П.Я. с Е.Д.Пановой сохранилось свидетельство
М.Н.Лонгинова, вероятно, записавшего это со слов самого Чаадаева:
"Они встретились нечаянно. Чаадаев увидел существо, томившееся
пустотой окружавшей среды, бессознательно понимавшее, что жизнь
его чем-то извращена, инстинктивно искавшее выхода из
заколдованного круга душившей его среды. Чаадаев не мог не принять
участия в этой женщине; он был увлечен непреодолимым желанием
подать ей руку помощи, объяснить ей чего именно ей не доставало, к
чему она стремилась невольно, не определяя себе точно цели. Дом
этой женщины был почти единственным привлекательным местом, и
откровенные беседы с ней проливали в сердце Чаадаева то отраду,
которая была неразлучна с обществом милой женщины, искренно
предающейся чувству дружбы"(Русский Вестник, 1862,}11,с.141-142).
Могло ли сострадание к этой женщине разбудить в Чаадаеве
желание поделиться с нею самыми сокровенными и постоянно
волнующими его мыслями? Вполне возможно, что ни будь Чаадаев столь
взволнован судьбой своей нечаянной знакомой он, несмотря на явное
желание, и не решился бы изложить свои взгляды на бумаге. Ведь
оставалось еще два года до момента, когда Чаадаев стал искать
собеседников чтобы поведать им свою систему.
Но, очевидно, он понимал с самого начала работы над ФП, что
они будут читаться не только Е.Д. Пановой, но и, помимо того, что
в то время многие письма копировались и читались множеством людей,
вызовут огромный резонанс в обществе. Кроме того Чаадаев говорил,
что "если эти письма увидят свет, в них непременно усмотрят
парадоксы".
Поэтому он, прежде чем переслать письма Пановой, дает их
своим близким друзьям, чтобы они дали оценку долгим трудам. Весной
1830 года ФП читает М.Я.Мудров, в июне того же года А.С.Пушкин и
М.П.Погодин, в июле 1831 г. П.А.Вяземский и И.А.Тургенев. Надо
отдать им должное, они смогли поддержать Чаадаева, который в ту
пору был обуреваем тяжелыми сомнениями насчет работы. А.С.Пушкин
предложил даже свои посреднические услуги в публикации писем. Надо
заметить, что в 1831 году, Чаадаев уже горел желанием напечатать
их, чего нельзя сказать об издании 1836 года.
Можно предположить, что одобрение ФП ближайшими друзьями
придало сил Чаадаеву, вследствие чего он с середины 1831 г. стал
бывать в московском обществе и, в частности, в английском клубе.
Это благотворно сказалось на его здоровье, ведь уже в течение
нескольких лет Чаадаев тяжело болел, он совсем угас состарился и
похудел, на что и жаловался в то время А.С.Грибоедову.
Московский английский клуб порекомендовал П.Я. в качестве
лекарства его врач, профессор Альфонский, которому, как и всем
другим врачам, Чаадаев доставил немало хлопот.

А.И.Тургенев в письме к брату Н.И. предположил, что Чаадаеву
нужно "рассеяние" и хорошее обхождение. Чаадаев просил почаще его
навещать. Петр Яковлевич в изнеможении и нуждается в собеседнике.
А.И.Тургенев пишет: "не с кем ему отвести душу сердечным
разговором, о предметах, кои занимают ум, душу и время его, т.е.
высшими думами о религии и о церкви" (2 июля 1831 г.).

Чаадаев лихорадочно ищет собеседников, заводит активную
переписку, сам стал завсегдатаем английского клуба. Он хочет
общаться, делиться мыслями, спорить. Было ли это результатом почти
четырех лет отшельничества или все же желанием донести до
слушателя результаты своих философских исканий? Наверное все это
так. В октябре 1831 г. Петр Яковлевич пишет брату об объемах своей
переписки и горе дел. Чаадаев воскрес и хочет жить! Он с
удовольствием откликается на предложение Пушкина "потолковать" и
сразу изливает на него лавину идей, мыслей и афоризмов.
Он пишет письмо Шеллингу, которое невероятными путями при
участии многих посредников доставляется адресату. Благодарит
философа-учителя, с которым познакомился летом 1825 года в
Карлсбаде, а с его трудами и еще раньше, за влияние, оказанное
на него, и побудившее серьезно заняться философской системой.
Кроме письма Чаадаев, в знак благодарности, отправляет ему
посылку с "Евгением Онегиным", почтовой бумагой с видами Москвы и
Петербурга, а также с "Философическими письмами".
Благодаря многочисленным пересылкам посланий, Чаадаев
получает ответ от Шеллинга уже через год. Ответ сухой, краткий и
ясно показывал, какого высокого мнения о себе Шеллинг. При этом,
он, естественно, был написан в вежливой форме.

Летом 1833 года Чаадаев решает возобновить гражданскую службу
по части образования. Граф А.Х.Бенкендорф предлагает ему свое
покровительство и обещает замолвить за него словечко перед
императором. Петр Яковлевич пишет Николаю прошение о приеме на
службу, однако не сдержав себя излагает целую диссертацию об
образовании в России и намекает на пороки в системе подборе кадров
того времени. Тогда Чаадаева спас Бенкендорф, вернув письмо
обратно и не показав Государю. Тот предлагал Чаадаеву службу, но
лишь по министерству финансов. После П.Я. бросил эту безумную
затею.
В 1835 году Чаадаев в письме к А.Тургеневу просит его
выбросить в огонь первоначальный набросок ФП. Он сообщает, что
переделал их чтобы они могли "без стыда появиться перед публикой
цивилизованного мира".
Трудно сказать, что побудило Чаадаева изменить ФП:
прогремевшая революция во Франции, или, как он сам говорил
А.Тургеневу, убийственная критика со стороны графини Ржевской,
исправлениями которой он был сражен. Сам он ставил ее симпатии
чрезвычайно высоко Здесь уместно будет рассмотреть весьма
странные отношения Чаадаева с женщинами. Он сам называл себя
философом женщин. В прочитанных им книгах немало следов


 




внимательного изучения женской психологии и физиологии,
позволяющих раскрыть содержание такой оценки.


Б.Н. Тарасов так интерпретировал чаадаевские высказывания:
"это и рождающий и кормящий пол, несущий своих младенцев к алтарям
и вдохновляющий в них религиозные чувства, мирный пол, держащий в
своих руках иголку и нитку, а не ружье и шпагу, утешающий
больных, а не проливающий кровь ближних. В природной женской
пассивности и сердечной предрасположенности к самоотречению автор
"Философических писем" видел залог развития способности покоряться
"верховной воле", чтобы лучше различать голос "высшего разума" и
пропитаться "истинами откровения". Женское для Чаадаева является в
известной степени антропологическим преломлением религиозного и
послушным орудием провидения".
Нетрудно догадаться, что перед собой Чаадаев видел прежде
всего пример в лице декабристов и это сказалось на его мыслях.
Чаадаев, положительно, жизнь свою проводил в окружении дам.
Так, в ноябре 1836 года начальник московского жандармского округа
генерал С.В.Перфильев доносил А.Х.Бенкендорфу: " Чеодаев особенно
привлекал к себе внимание дам, доставляя удовольствие в беседах и
передавя все читаемое им в иностранных газетах и журналах и вообще
вновь выходящих сочинениях с возможною отчетливостью, имея
счастливую память и обладая даром слова. Чеодаев часто бывает
: у Е.Ф.Муравьевой, Ушаковой, Нарышкиной, Пашковой, Раевской и у
многих других".
К этому списку можно добавить имена М.Бравуры,
Е.Д.Свербеевой, А.С.Норовой, Е.Д.Пановой, Е.Г.Левашевой. Этих имен
нет среди перечисленных генералом вероятно потому, что именно с
ними Чаадаев беседовал на философские темы и эта жизнь не
афишировалась.
В письме к А.Тургеневу Чаадаев сокрушается, что "все умные
женщины уезжают отсюда. Орлова уезжает; Бравура уезжает; Елагина
уезжает;княгиня Мещерякова уехала"...
Общение с умными женщинами было чуть ли ни единственным
источником сил Чаадаева.
Широко известна переписка с многими из них. Чаадаев с
легкостью увлекает собеседницу в дебри философии. Чаще они
обращались за помощью, за утешением, но подчас становились и
серьезными оппонентами, критикуя П.Я. Эти беседы составляют костяк
переписки Чаадаева 1831 - 1855 гг.
Вместе с тем Чаадаев "работал" и на другой фронт- славянофилы
и близкие к ним. Он переписывался с Погодиным П.П., Аксаковым К.С.,
Хомяковым А.С., КиреевскимИ.В.
В 1836 году Надеждин находит и печатает первое ФП без
уведомления автора. Узнав, Чаадаев увидел в этом намек Провидения
и дал свое согласие на публикацию. Он считал, что идея с
двухтысячелетней историей, чтимая, проповедуемая тысячею высокими
умами, тысячею святыми, должна была увидеть свет и у нас.
Публикация вызвала большой шум. Как ни странно, публичность
схватила Чаадаева за ворот, по его словам, в самое неожиданное
время.

В это же время активизируется переписка с друзьями, он
сообщает об обыске и конфискации его личных бумаг, о реакции
общества на поднявшийся шум, жалуется (А.И.Тургеневу) на море
сплетен, заливающих его.
Удивительно, но волна преследования захватила и ни в чем не
повинного человека - Е.Д.Панову. Чаадаев безуспешно пытается ее
оправдать - Панову отправляют в психиатрическую лечебницу.
Поначалу Чаадаев называет все случившееся "приключением". Он
считает, что правительство могло поступить с ним несравненно
хуже, что оно отнеслось весьма снисходительно.
Вот что он пишет брату в феврале 1837 г.: " странно однако ж,
что сочинение в продолжение многих лет читанное и перечитанное в
подлиннике, где, разумеется, каждая мысль выражена несравненно
сильнее, никогда никого не оскорбляло, в слабом же переводе всех
поразило!

Это, я думаю, должно отчасти приписать действию печати:
известно, что печатное легче разбирать писанного. Письмо
написано было не для публики, с которою я никогда не желал иметь
дела, и это видно из каждой строки оного; вышло в свет оно по
странному случаю, в котором участие автора ничтожно; журналист,
очевидно, воспользовался неопытностью автора в делах
книгопечатания, желая, как он сам сказывал, "оживить свой
дремлющий журнал или похоронить его с честью"; наконец, дело все
принадлежит издателю, а не сочинителю, которому, конечно, не могло
прийти в голову явиться перед публикою в дурном переводе.
Итак, правительство преследует не поступок автора, а его мнения.
Тут естественно приходит на мысль то обстоятельство, что эти
мнения, выраженные автором шесть лет тому назад, может быть,
совершенно противоречит прежним его мнениям , но об этом,
по-видимому, правительство не имело времени подумать, и даже,
второпях, не спросило автора, признает ли он себя автором статьи
или нет". Далее П.Я. сожалеет о данном им легкомысленном
согласии на публикацию, однако недоумевает: соразмерно ли наказание
и преступление?
Но, Чаадаев превозмог себя и отнесся ко всему этому, лишь как
к подтверждению мыслей, высказанных в ФП.
Он играл свою роль превосходно, однако говорил, что "Многое я
потерял невозвратно, что многие связи рушились, что многие труды
останутся неконченными, и наконец, что земная твердость бытия
моего поколеблены навеки".
Чаадаев страдал и оттого, что ему разрешалось гулять только
раз в сутки, что его бумаги конфискованы и оттого, что ежедневно к
нему приезжают лекари из психиатрической лечебницы. Впрочем,
последнее скоро уладилось и его стал навещать старый его приятель,
врач Гульковский. Чаадаева утешало хорошее отношение к нему хозяев
Левашевых и дружба старых знакомых.
Этот случай, пожалуй, и принес Чаадаеву всероссийскую
известность , вследствие чего он стал упоминаться многими право-
защитниками, критиками и публицистами, прецедент самодержавного
беззакония. Он активизировал полемику П.Я. Чаадаева с оппонентами.
Он, в конце концов, придал Чаадаеву скандальную славу
философа-ненавистника России.
Здесь хотелось бы упомянуть о реакции на публикацию в
Отечественной войны 1812 года и ветерану сражений с Наполеоном
казалось особенно горьким встретить ее Чаадаевским "письмом". В
30-х годах Давыдов был обуреваем сложными и противоречивыми
воззрениями. Они нашли свое отражение в нашумевшей "Современной
песне", где и выразил Давыдов свое отношение к Чаадаеву.
"Ветеран" Давыдов с его патриотизмом на дух, как говорится,
не принимал "ветерана" Чаадаева с его патриотизмом.
23 ноября 1836 года Д.Давыдов в письме к Пушкину называет ФП
"пасквилем на русскую нацию", а самого Чаадаева "весьма умным
шарлатаном в беспрерывном пароксизме честолюбия". Письмо полно
оскорбительных, издевательских высказываний в адрес Чаадаева.

А.А.Лебедев пишет об этом послании: "Это написано Давыдовым
ДРУГУ Чаадаева Пушкину уже после того, как Чаадаев был официально
репрессирован "назначением в сумасшедшие". Какая злоба,
злорадство! И, к слову сказать, куда, в какую сторону от Чаадаева
толкает Пушкина здесь Давыдов. Можно, конечно, сказать, что Пушкина
Давыдову куда-либо толкать был напрасный труд. Да нет. Пушкин в ту
пору был в кризисном состоянии души - Давыдов подгадывал попасть в
то своему адресату..." (А.А.Лебедев Честь,М.,1989).
То, что наговорил Денис Давыдов о Чаадаеве Пушкину, могло по
тем временам послужить более чем достаточным поводом для дуэли. Но
дуэль была невозможна. Во-первых потому, что дуэль с человеком,
официально квалифицированным в качестве невменяемого, - дело почти
мистическое, а во-вторых, по той простой причине, что для Чаадаева
Денис Давыдов не существовал. На уровне понятий об "истинном
честолюбии" Чаадаева " гусаренье Давыдова совершенно мизерно. И,
возможно, Давыдов Это чувствовал - отсюда, похоже, тон едва ли не
личной задетости, который прорывается в письме к Пушкину.
Фигура Чаадаева, пограничная, на свой лад, С ЕГО понятиями
чести и патриотического достоинства могла бы найти себе
антагониста именно в пограничной на свой лад фигуре Дениса
Давыдова С ЕГО понятиями чести и патриотического достоинства.
Только вот антагонист этот, похоже, и сам уже догадывался о своей
несостоятельности и потому деловито фальшивил.

Чаадаев, известный широкой публике
лишь как автор письма в неcколько
cтраниц ... оcтаетcя тем не менее в
иcтории умcтвенного развития Роccии
как человек, поcтавивший новые вехи
на пути прогресса. из вcех руccких
он был наиболее непримиримым
отрицателем и имел редкое мужеcтво
жить cообразно cвоему образу мыслей.
Н.И. Cазонов

Н.И. Сазонов так отзывается о Чаадаеве: "В России, в
царствование Николая, когда правду нельзя было ни печатать, ни
говорить, ни даже думать, когда за правду ссылали в Сибирь,
отправляли на Кавказ, Сажали в Шлиссельбург, Чаадаев говорил всегда
и всем правду.
Возвращение к нам творческого наследия Чаадаева в полном его
объеме стало возможным во многом благодаря изданию в 1991 г.
полного собрания сочинений и избранных писем Чаадаева. Данное
издание содержит в себе богатый справочный аппарат, в котором
использованы материалы из архивов, примечания Д.И.Шаховского и
Б.Н. Тарасова.
Всевозможные перекрестные ссылки дают возможность охватить
широкий круг вопросов, касающихся исследуемого предмета.
В издании помещается объемная вступительная статья, дающая
ясное представление об эволюции философских воззрений Чаадаева.
Однако это издание не может служить также и книгой о
Чаадаеве, скорее это, помимо собственно сочинений П.Я., является
справочником, к помощи которого прибегают, чтобы углубиться в
какой-то отдельный вопрос, или чтобы тщательно изучить все
материалы. Читать его невозможно. Нам же не хватает именно книги о
Чаадаеве , в которой художественно описывается жизнь мыслителя.
Меньше цифр, фактов, ссылок и дат.
К сожалению, я не имел возможности познакомиться с книгами
Б.Н.Тарасова, посвященными Чаадаеву. Они, возможно и могли бы
претендовать на роль художественного повествования о жизни
Чаадаева.
Многогранный и, пожалуй, достаточно обширный материал о
Чаадаеве нам может дать эпистолярное наследие многих наших
соотечественников. Возможно, издание сборника воспоминаний и
отзывов многих русских мыслителей, общественных деятелей о
Чаадаеве заполнило бы ту пустующую нишу, которую должен занимать
образ Чаадаева, сложившийся в сознании русской интеллигенции.
Этот образ, безусловно, противоречив и многолик, ибо сам
Чаадаев был учителем, точкой опоры и предтечей для множества
русских мыслителей, принадлежащих, подчас к противоположным
течениям. Можно упомянуть о двух характерных направлениях философ-
ской мысли: "веховцах", прямых последователях П.Я.Чаадаева и их
противниках, учениках Бакунина и Чернышевского, анархистах и
социалистах. И те и другие испытали на себе сильнейшее влияние
идей Чаадаева. Скорее всего парадокс в самом Чаадаеве, впервые
поставившем перед современниками и потомками вопросы, касающиеся
судьбы России.
Точных ответов не может быть, ибо ход времени не дает нам
возможности рассматривать историю России как завершенный процесс,
будущее готовит нам неизвестные еще перемены, а может и подтвердит
Чаадаевские мысли. Именно поэтому хотелось бы рассмотреть связь,
если таковая просматривается, между П.Я. Чаадаевым и каждой
отдельной эпохой. Очевидно, что эта проблема не потеряет
актуальности и в будущем.