Общеизвестно, что Пушкин проявлял очень большой интерес к истории. Он думал и о философии истории, и об истории Европы, и, конечно, об истории России. Среди его произведений на историческую тему стихотворения и поэмы, драмы, повести и романы, исторические работы и заметки. О причинах обращения Пушкина к истории, о его историко-философских воззрениях, о его оценках различных исторических событий и исторических деятелей написано много исследований. Я вижу свою задачу в том, чтобы попытаться выяснить, насколько, произведения Пушкина соответствуют исторической правде, где и почему он отступал от нее, какое значение он придавал вымыслу и в каких целях он к нему прибегал.

Пушкин всегда настаивал на том, что, обращаясь к истории, он строго соблюдал верность исторической истине. И действительно, все его произведения, связанные с исторической тематикой, основаны на разнообразных документальных источниках (иногда достоверных, иногда не очень), а подчас и на устных свидетельствах современников тех событий и исторических лиц, о которых Пушкин собирался писать. Однако если в своих исторических исследованиях ("История Петра" и "История Пугачева") он скрупулезно придерживался исторических фактов, хотя, конечно, отбирал из источников лишь то, что считал важным, то в художественных произведениях он нередко отступал от исторической правды, а при существовании различных версий отдавал предпочтение той, которая казалась ему наиболее психологически правдоподобной, и даже обращался к народным легендам. Во всех этих случаях, оставаясь в основном верным историческим фактам, Пушкин в то же время манипулировал ими в соответствии со своими творческими замыслами.

Одним из отступлений Пушкина от строгой исторической правды является "Полтава", в которой он ради моральной дискредитации Мазепы и романтической интриги отчасти исказил реальные факты, хотя в основном им следовал. Дело даже не в том, что, хотя настоящее имя героини было Матрена, или по-украински Мотря, он назвал ее Марией (правда, указав в Примечаниях ее подлинное имя), потому что Матрена и тем более Мотря звучало уж слишком простонародно (вспомним, что в "Онегине" Пушкин извинялся даже за то, что назвал свою героиню Татьяной) и никак не шло романтической героине. Гораздо важнее другое. Мазепа, будучи уже стариком, действительно влюбился в младшую дочь своего старого друга и свою крестницу.

Судя по тому, что пишут историки, это была его единственная глубокая и страстная любовь (Мазепа не любил свою жену, которая умерла за два года до событий, описанных в "Полтаве"). Совершенно случайно сохранилось 12 писем Мазепы к Мотре. Написанные после того, как они навсегда расстались, эти на редкость трогательные письма красноречиво говорят о том, как на удивление нежно и пылко старый гетман любил свою крестную дочь, и каким горем была для него невозможность соединиться с ней. Мазепа действительно часто бывал в доме Кочубеев, дарил Мотре дорогие подарки и сделал ей предложение, которое было отвергнуто ее родителями.



 




Но он ее не соблазнял, она сама страстно влюбилась в него и после одной из бурных ссор с матерью бежала к нему (Пушкин не очень ясно описывает этот эпизод). Не желая порочить репутацию девушки и понимая, что он не может на ней жениться против воли родителей и вопреки категорическому запрету церкви, Мазепа немедленно отправил ее домой, не воспользовавшись ее любовью к себе. Что произошло после этой драмы, никто не знает, (некоторые историки утверждают, что она по своей или по родительской воле ушла в монастырь), но точно известно, что она не жила в доме Мазепы, не была его любовницей, не пыталась присутствовать при казни отца, которая произошла через четыре года после этих событий, и не сходила с ума. Поэтому судьба Марии, описанная в "Полтаве", является не чем иным, как романическим вымыслом Пушкина, так же как образ молодого казака, влюбленного в Марию, ее разговоры с Мазепой и его признание в заговоре против Петра, мольбы матери о помощи, бегство Марии из дома Мазепы и ее сумасшествие.

Другой пример - "Арап Петра Великого". На основе разнообразных источников Пушкин в этом незаконченном романе великолепно передал атмосферу Петровского царствования, но в обрисовке главного героя – Абрама Ибрагима он во многом отступил от исторических фактов. Во-первых, он значительно преувеличил роль Ибрагима при дворе Петра, назвав его "тайным секретарем" великого императора, несмотря на то, что, на самом деле юный "арап" был всего лишь его денщиком.

Петр действительно заметил его способности и послал учиться за границу, но Ибрагим никогда не был его доверенным лицом. Во-вторых, согласно Набокову, во Франции "он (Ибрагим) жил в постоянной и позорной нужде", что, кстати, подтверждает и сам Пушкин в "Истории Петра", приводя цитату из письма Петра графу Головкину от 17 октября 1722 года. Никаких сведений о том, что Ибрагим был принят в высшем обществе, дружил с Вольтером и имел роман с графиней Леонорой Д., которая родила от него черного ребенка, во французских мемуарах Набоков не обнаружил. В-третьих, личная жизнь Ибрагима в России сложилась совсем не так, как ее описал Пушкин. О его сватовстве к русской боярышне, а тем более о его женитьбе на ней и о том, что она родила ему белого ребенка, ничего не известно.

Зато известно, что уже после смерти Петра, в 1731 году, он женился на дочери греческого капитана Евдокии Диопер (так что сватать его Петр никак не мог). Обнаружив ее неверность, он в следующем году соорудил у себя дома камеру пыток и истязал свою жену, а потом упрятал ее в тюрьму на пять лет, что никак не соответствует образу Ибрагима в пушкинском романе.

В 1736 году он развелся и женился вторично на своей любовнице шведско-немецкого происхождения Христине Регине Шеберг. Их третий сын Осип стал дедом Пушкина. И, наконец, в-четвертых, Ибрагим как личность был вовсе не таким, каким он изображен в "Арапе Петра Великого". Он действительно был довольно образованным человеком (из Франции он привез 69 книг, среди которых были не только книги по фортификации, но и произведения Фонтенеля, Расина и Корнеля); он был хорошим военным инженером и дослужился до чина генерал-аншефа. Но, как пишет Набоков, он "был человек угрюмый, раболепный, взбалмошный, робкий, тщеславный и жестокий; военным инженером он, может, и был хорошим, но в человеческом смысле был полным ничтожеством, ничем не отличавшимся от типичных русских карьеристов своего времени". Даже если сделать скидку на известную желчность и подчас несправедливость Набокова, следует признать, что нарисованный им портрет Ибрагима не столь привлекателен, как тот, который нарисовал Пушкин.

Марк Альтшуллер замечает, что Пушкин приукрасил не только Ибрагима, но и своих предков по отцовской линии. Так, например, в "Борисе Годунове" Гаврила Пушкин изображен чуть ли не главным сподвижником Самозванца (именно ему принадлежит знаменитое высказывание о "мнении народном" как движущей силе истории), хотя в действительности его роль была гораздо более скромной. То же самое относится и к личности деда Пушкина по отцовской линии Льва Александровича, которого Пушкин в "Table-Talk" изображает как приверженца Петра III, посаженного на два года в крепость Екатериной II, хотя на самом деле Льва Александровича вообще не было в Петербурге во время переворота. Он, правда, некоторое время был под домашним арестом, но не за свою верность свергнутому монарху, а за избиение одного иностранца. Между тем Пушкин принял нужную ему версию и повторил ее несколько раз (в "Опровержении на критики", "Начале автобиографии" и в "Моей родословной"), ссылаясь на книги Рюльера и Кастера, хотя в них речь идет не о Льве Александровиче, а о других Пушкиных.6

Иногда Пушкин обращался к фактам и событиям, относительно которых в науке существовали (и подчас до сих пор существуют) различные версии. В таких случаях он выбирал ту, которую считал наиболее правдоподобной или соответствующей его замыслам, хотя бы она и не была строго доказана.