Образ складывается в индивидуальных представлениях многих людей. Кто в таком случае авторитетен, на кого нужно ориентироваться? По здравому смыслу, вероятно, на тех, кто знал поэта непосредственно. Разве не лично знакомые с Пушкиным люди запоминали, передавали устно и в письмах, а позже в воспоминаниях многие подробности, детали, наблюдения о характере, свойствах поэта? Круг знакомых велик. Автор уникального словаря-справочника «Пушкин и его окружение» Л. А. Черейский включил упоминания о 2500 лицах, знавших поэта. Замечал при этом, что реально их число гораздо больше, в словаре учтены лишь те, с кем связи и контакты подтверждены дошедшими до нас источниками.

Как бы ни было велико число людей, реально знакомых с поэтом, образ его бытовал шире, он формировался в социальной памяти большего круга его современников. Все, кто жадно следил за появлением каждого нового пушкинского произведения, все, кто переписывал и заучивал его строки, передавал истории о нем и анекдоты, придумывал, подхватывал и хранил в памяти легенды о поэте,— одним словом, читатели разных возрастов и слоев общества, знакомые с ним, малознакомые и незнакомые вовсе, принимали участие в процессе, который называем теперь «образотворчеством», то есть созданием и закреплением представлений, каким был Пушкин.

По свидетельству Н. Гоголя, ни один поэт в России не имел такой завидной участи. Ничья слава не распространялась так быстро: «Его имя уже имело в себе что-то электрическое, и стоило только кому-нибудь из досужих марателей выставить его на своем творении, уже оно расходилось повсюду»,— отмечал писатель в статье «Несколько слов о Пушкине», вошедшей в 1835 году в его сборник «Арабески». Многочисленные поклонники и противники самим интересом к личности и творчеству поэта, вниманием ко всему, что было связано с его именем, способствовали утверждению его популярности.
Отзывы, о восприятии Пушкина, о том, как встречались его произведения, как распространялись слухи о нем, о событиях его жизни, сохранились в письмах, дневниках, в записях и рассказах людей той поры. Им, правда, в большей степени свойственны особенности, отмеченные на примере стихов Вяземского: сдвиги, перемещения, переакцентировки событий как следствия аберраций памяти. В таком случае необходимо сопоставление с другими документированными источниками для выяснения реальности, но как факт общественного мнения любое свидетельство показательно.

Воспоминания о поэте, отзывы о нем критиков, письма, дневниковые записи его современников широко опубликованы и прочно вошли в наш культурный обиход2. За пределами внимания оставался огромный пласт любопытнейших свидетельств того, каким знали Пушкина. Это — отзывы о нем живописцев и стихотворцев, портреты изобразительные и поэтические, а также стихотворные посвящения, послания к Пушкину, мнения о поэте и его произведениях самих участников литературных баталий, запечатленные в поэтической форме.




 





Пусть не остановит современного читателя, что большинство посланий слабы по части художественных достоинств. Сравнение с Пушкиным они не выдерживали, в чем нередко и со смущением сами признавались. Важно, тем не менее, что в отзывах стихотворцев подчас откровеннее прорываются настроения, симпатии, неприятия, эмоции. Особый интерес привлекают поэтические послания — жанр весьма популярный и любимый в первой половине прошлого века. Каноны его предполагали «настрой», включенность в стиль, характер адресата. Стилизация «под Пушкина» — любопытные примеры того, как понималась натура поэта, как воспринимались его творения.

Отражая распространенные для своего времени оценки личности и произведений Пушкина, поэтические посвящения сами способствовали закреплению тех или иных его характеристик. Примечательно, что в поэтические дискуссии пушкинского времени включались многие лица близкого и дальнего окружения.

В связи с этим желательно хотя бы в общих очертаниях представить портрет читателя той эпохи.

Об этом можно судить по тиражам изданий. Поэма «Руслан и Людмила» вышла в 1820 году количеством в 1200 экземпляров. Обычно численность выпуска книг колебалась в пределах до 2400 экземпляров одного тиража.
Верхушку «низового читательского слоя» (Л. Гинзбург) составляло чиновничество1. В 1804 году в Российской империи насчитывалось около 13 тысяч чиновников. Буквально за несколько десятилетий их численность значительно возросла — в 1847 году чиновничество составляло 61 тысячу человек. Читательская публика демократизировалась за счет притока из мещанско-чиновничьей среды.

Пристрастие к чтению распространялось быстро. Если, по словам С. П. Шевырева — писателя, критика, историка литературы, академика Петербургской Академии наук,— узок был круг книгочеев при Ломоносове, то шире он стал уже во времена Екатерины, еще более распространилось «поветрие на чтенье» при Карамзине. При Пушкине же подобно «кругу волн, разливающихся быстро от камня, брошенного в их середину», чтение охватило даже отдаленные от высокопоставленных слои общества. Если при Ломоносове чтение было напряженным занятием, при Екатерине — роскошью образованности, привилегией избранных, то при Карамзине оно стало необходимым признаком просвещения, а при Жуковском и Пушкине — «потребностью общества». В то время как Карамзин, по образному выражению С. Шевырева, «очинил для всех перо современной русской прозы...», Пушкину принадлежала слава свершившего «подвиг поэтического образования...» От Пушкина ведет свое начало многочисленное племя стихотворцев.