Мультипликационная трилогия может завершить изучение Пушкина в восьмом классе, может быть использована для повторения истории жизни и творчества поэта. Просмотр и обсуждение всех фильмов или же одного-двух может стать предметом специального урока, который, несомненно, обогатит и ребят, и учителя редким по глубине проникновением в образ поэта, в таинства его духовной жизни и поэтического мышления.
«Все в нем Россия обрела»
Среди многих не написанных пока еще книг одна могла бы быть названа «Путь к Пушкину». У каждого читателя не только свой о(браз поэта, но и. особый путь открытия Пушкина. Как отличаются эти пути, эти колеи, прокладываемые людьми стольких поколений! Хорошо бы собрать рассказы разных времен и составить антологию. Тем самым раскрылся бы и процесс закрепления его образа в памяти общества. Все это не только очень интересно, но и в высшей степени важно и поучительно.

Наиболее известны пока признания поэтов и деятелей искусства о том, каким был их путь к Пушкину. Кто не помнит рассказа М. Цветаевой о первом детском знакомстве с поэтом: «Пушкин был мой первый поэт, и моего первого поэта — убили. С тех пор, да, с тех пор, как Пушкина на моих глазах на картине. Наумова — убили, ежедневно, ежечасно, непрерывно убивали все мое младенчество, детство, юность — я поделила мир на поэта — и всех, и выбрала — поэта.»1. Отношение ее к Пушкину заражает и невольно заставляет сопоставлять с собственным опытом: была ли у тебя такая «чара»? С каких первых пушкинских строк началось твое собственное знакомство с поэтом?

Александр Твардовский вспоминал, что узнал и полюбил Пушкина в том возрасте, когда гораздо слаще слушать чтение, чем читать самому. Со слуха знал он «Сказку о царе Салтане», «Полтавский бой», «Сон Татьяны» из «Евгения Онегина». Первой самостоятельно прочитанной книгой стала «Капитанская дочка». И он на всю жизнь запомнил ее формат, занах и то ощущение счастья, что сам (!) открыл для себя неизвестную прежде историю. «Я был захвачен ею,— писал А. Твардовский,— и засиделся у окна избы дотемна, и когда дошел до бурана в Оренбургской степи, то увидел, что за окном пошел снег, и это стало неизгладимым до сих пор впечатлением как бы магической силы, изошедшей от пушкинской страницы. С того вечера я стал читателем книг, и мне бесконечно дорого, что этим я обязан Пушкину. А кто не обязан ему радостью приобщения на самой заре жизни к источнику, из которого потом пить всю жизнь!» И завершает свой рассказ советский поэт важным замечанием, очень точным и справедливым: «Но если Пушкин приходит к нам с. детства, то мы по-настоящему приходим к нему лишь с годами.»

Любопытно, что с этим мнением перекликаются признания других советских прозаиков, поэтов. «К Пушкину мы приходим всей жизнью, с Пушкиным мы уходим из детства»,— писал В. Цыбин. И у него самые яркие впечатления, вынесенные из детства, связаны с произведением Пушкина; «Бесы» стали открытием поэзии, и, как пишет В. Цыбин, «.с ними вошло в меня что-то вьюжное, летучее, какая-то овеществленная таинственность. Не верилось, что они могли написаться кем-нибудь. Казалось, что они сами напелись, навьюжились, назвеиелись, что сама русская природа создала их, как хрупкую инеевую вязь на окнах, как призрачную, утонченную изморозь, сосульки под хлопьями снега, отчего в лесу все деревья стоят как новогодние елки.

Так в мою жизнь вошел Пушкин и с ним ощущение зимней моей родины. Так создавался состав моей души, как каждого русского человека.

Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.

.Не от этого стихотворения, а как бы сквозь него открывалась с каждой новой прочитанной строкой даль пушкинского слова, его живая, предельно уплотненная глагольная суть.»1. Пушкинская поэзия дарит первую встречу с поэтом, заставляет самому испытать и поверить на всю жизнь в силу поэзии. И в сознании сливаются Пушкин и его стихи, как это случилось, к примеру, с Чингизом Айтматовым. Он искренне признался: «Сколько ни пытаюсь, не могу припомнить, когда впервые услышал имя — Пушки и. А возможно, было иначе — прежде он явился в образе чудесного дня, озаренного солнечным морозом? «Мороз и солнце! День чудесный.» Может быть. Потому, когда позже, уже в школе, читали:

Пока свободою горим, Пока сердца для чести живы,


 






Мой друг, Отчизне посвятим Души прекрасные порывы! —
я знал: это — Пушкин.
Тот самый, который, обращаясь к близким, сердечным друзьям, вознес гимн святым узам товарищества:
Друзья, прекрасен наш союз! —
тот самый, который восславил свободу в жестокий век самодержавия и насилия, провозгласив:
Да здравствует солнце! Да скроется тьма!

Так в моем воображении,— рассказывает видный советский писатель,— Поэт и Солнце стали жить рядом, на равных. То и другое воспринималось, как явление природы. Пожалуй, то был первый и главный урок, который я получил, прикоснувшись к подлинному искусству: великую поэзию питают великие стихии, мощные борения человека, готового отстаивать даже ценой жизни свое достоинство, ибо оно есть дух, окрыленный свободой.»2.
Итак, представления о поэте не отделить от понимания его творений. В начале этой книги говорилось, что в образе художника всегда в той или иной мере сбалансированы суждения о личности и творчестве. В справедливости этого утверждения можно было не раз убедиться. Но нужно всегда помнить, что разговор наш о необычном поэте. Творчество его особым образом спаяно с историей его души, с проницательным авторским взглядом, в произведениях своих поэт устанавливал тесный дружеский контакт с читателем-собеседником. Нельзя избавиться от ощущения, что Пушкин из своего далекого прошлого предполагал общение с читателем нашей эпохи, готовым все понять, вникнуть во внутренний смысл его наследия, как никто не проникал в него прежде.

На предыдущих страницах больше внимания уделялось фиксации тех изменений, которые претерпело наше отношение к личности поэта. А как с творческим наследием? Каковы теперь акценты в его восприятии?
Обычно разговор на такую тему уходит в русло собственно художественных проблем, ведется с целью найти ответы на вопросы: что и как наследуется в эстетических завоеваниях Пушкина, как продолжаются в современном искусстве его традиции? Другими словами, разговор оборачивается выяснением профессиональных проблем, которые касаются чрезвычайно интересных сторон наследования пушкинских художественных принципов в разных видах искусства. Мы хотим начать с постановки другого вопроса: есть ли общие сдвиги в восприятии, в оценке пушкинского творчества, если сопоставить отношение к его наследию с предыдущими культурно-историческими этапами жизни Пушкина в общественной памяти?

Заметим, как изменился сам объем понятия «пушкинское творчество». Намного расширилось представление наших современников, особенно за последние десятилетия, о наследии великого поэта. Оно в современном понимании -— не только собрание сочинений, состоящее из перечня определенных завершенных произведений, но и включает в себя множество источников, .свидетельствующих о духовной и творческой жизни Пушкина во всей ее полноте. Потому в понятие «творчество» входят и неотрывны от современных взглядов на наследие поэта незавершенные произведения, наброски, письма— все буквально, к чему прикасалась его рука, в чем отразился его творческий гений. Мир Пушкина своеобразно раскрывается нам в его рукописях, рисунках. Замечалось уже, что рисунки (до этого говорилось об автопортретах, но это относится и к графике поэта в целом) по-разному воспринимались читателями былых эпох. Для нас они — способ и особый путь приобщения к душе поэта. В рисунках Пушкина действительно раскрывается его внутренний мир, интересы. Рассматривая рисунки на полях рукописей, можно лучше понять, о чем думал поэт, что подмечал, что останавливало его внимание, его взгляд, что запоминалось и «стояло» перед внутренним взором.

Разглядывая рукописи, вчитываясь в них, наши современники получают уникальную возможность воссоздать множественность пушкинских душевных состояний: вот он сердито перечеркивает удавшиеся, казалось бы, строки и мысль улетает вдаль, рождается рисунок. А вот рука не успевает за стремительным полетом воображения. Как удивительно многолик поэт в эти минуты вдохновенного труда!

Не так давно был открыт в Болдине новый памятник поэту, созданный скульптором Комовым, который сумел запечатлеть Пушкина в момент творческих раздумий не совсем привычным. Поэт в легкой рубашке, по-домашнему проста его поза — он сидит на скамейке, у своего небольшого деревянного дома. Как будто бы вышел, продолжая незавершенную строку, и сел на садовую скамью, ушедший в себя, сосредоточенный. Этот памятник, изображающий Пушкина в минуту размышлений, раскрывает новые грани психологического состояния поэта в минуты творческого вдохновения. И. Андроников восторженно сказал об этой новой работе Олега Комова: «Это великолепно по образу, по пластике, по настроению, которое внушает он, по той тишине, которую устанавливает вокруг себя»

Нас все больше привлекает не только конечный результат пушкинского труда, но и самый процесс творчества, путь к этому итогу. Как знаменательный симптом такого интереса — введение рукописей в образную ткань произведений о Пушкине. Страницы черновиков помогают раскрытию современных представлений о творческом процессе поэта, об импульсах создания его творений. В спектакле «Пушкин в Одессе» (художник М. Ивницкий) сцена увешана полотнищами, на которых воспроизведены отрывки из пушкинских рукописей. Строки, написанные стремительным его почерком, графические рисунки поэта включены и в декорации спектакля «Болдинская осень» (художник Д. Попов), «Рукописи,— по верному замечанию критика,— будя фантазию, укрепляют чувство подлинности. Почерк неповторим: в рукописи не только намек на характер человека, но и образ самого процесса мысли, творческого труда». Гармоничность, «естественность» произведений поэта вызывает сравнения их с явлениями природы.