Нередко образ Пушкина ассоциировался с наиболее романтическим из поэтов — Байроном, эталоном романтического певца. В Пушкине видели последователя английского барда, подражателя. При упоминании Байрона само собой вспоминалось имя Пушкина, а произведения русского поэта нередко вызывали по ассоциации образ автора «Паломничества Чайльд Гарольда». Призыв «...Вдохновенного Байрона Почтим и сердцем и душой» ведет к упоминанию о почитаемом русском поэте:
Ему по чувствам близок стал
И, нас стихами услаждая,
Певцу, как гений, подражал...

Утверждения, что Пушкин «...Пред новым, грозным легионом... Везде летает за Байроном...» варьируются на разные лады и получают широкое распространение.

Были ли реальные основания для подобных параллелей? В юности Пушкин действительно был очень увлечен английским бардом. Со временем он все более критично подходил к оценке байронизма. Почитая мятежный его дух (которым восхищались и декабристы), вольнолюбие, противостояние любым формам деспотизма, Пушкин отвергает романтический субъективизм Байрона, однообразие характеров и героев. Поэт преодолевал «байронизм» уже в южных своих поэмах. В «Цыганах», в «Кавказском пленнике», в «Бахчисарайском фонтане» хотя и в романтическом духе, но заострены темы и проблемы русской жизни. В пушкинских героях угадывались черты современников поэта, ставились актуальные для русской жизни вопросы. Но чтобы отойти от «байронических» стереотипов в оценке своеобразия пушкинского таланта, нужна была особая проницательность, ею обладали лишь немногие из современников поэта (о таких оценках его творчества скажем ниже). Заметим, что представление о Пушкине как о продолжателе и подражателе Байрона получило широкое распространение.

Это объясняется отчасти тем, что рано закрепился и далее фактически остался неизменным образ Пушкина-романтика. Даже в отзывах, подчеркивавших своеобразие натуры и творчества поэта, внимание прежде всего обращалось на те особенности, которые свойственны романтическому певцу.

«В... трепете и радости, и муки
Мы ловим Пушкина пленительные звуки»

Современники читали, переписывали, запоминали наизусть каждое новое стихотворение поэта. Им восторгались. Ловили также и всякую новость о самом поэте, о жизни его за пределами Петербурга и Москвы. Каков он? Что любит? Чем увлекается? Сколь ни были подробны и обстоятельны слухи, сообщения в прессе, рассказы и т. д.— они не удовлетворяли в полной мере неутолимое желание увидеть поэта наяву, воочию. Недаром признано — лучше один раз увидеть...

Мы, люди конца XX века, привыкли воспринимать живописные портреты прошлого (а тем более начала прошлого столетия) как аналоги фотографии, как подобия почти документальных свидетельств эпохи, предшествовавшей изобретению светочувствительной пластинки. Мы доверяем живописцу, полагая, что он верно отразил облик портретируемого. Но что означает в таком случае «верно»? Автор прекрасной книги о Моцарте Г. В. Чичерин точно заметил, что из многих портретов выдающегося деятеля искусства мы обычно отдаем предпочтение тем, которые соответствуют в наибольшей степени нашему пониманию творчества, внутреннего мира и личности портретируемого. Живописец, создавая портрет (портрет с французского переводится как изображение «черта в черту», «черта за черту»), предлагает свое толкование поэта. Он оценивает прототипа, соотнося свои наблюдения с принятым в обществе представлением о типе художника, поэта, о том, каким ему надлежит быть в жизни и творчестве.

Такой естественный для восприятия портрета вопрос, похож ли изображенный на самого себя, должен решаться с учетом тех задач, которые ставил автор портрета, а также признанных во время создания портрета представлений об эталоне творческой личности. Не лишнее сопоставить отзывы современников, первых зрителей и ценителей портрета, лично знакомых с прототипом. При всем том прижизненные портреты А. С. Пушкина воспринимаются всеми поколениями уже более полутораста лет как особо ценное достояние.



 






Кипренский, создавая портрет Пушкина, подчеркнул в нем поэтическое начало. Не только символической фигурой Музы, но и всем строем композиции, обликом портретируемого, световой и колористической нюансировкой. Указывает на поэтическую натуру и выражение лица Пушкина своей просветленностью, возвышенностью. Поэт вдохновенен, величав... Взгляд «великолепных больших и ясных глаз», в которых, как казалось современнику, отражалось все прекрасное в природе', устремлен на какое-то видение. Ничто не омрачает в этот миг душу: поэт взволнован захватившим его воображением.

Портрет написан с редкостным мастерством. Это было отмечено самим -Пушкиным. Кто не помнит его блестящий отзыв на работу живописца? Выставленный в Академии художеств, портрет Пушкина работы Кипренского вызвал восхищение многих современников поэта. Популярности портрета способствовало распространение его гравированного варианта, единственного в ту пору способа тиражирования произведений живописи. Гравюра выполнена в том же 1827 году профессором гравировального класса Академии художеств Н. И. Уткиным. Большой мастер, Уткин привнес в работу свое: убрал Гения поэзии (Музу), несколько «упростил» образ, придал портрету камерность.

Гравюра выполнена также по заказу А. Дельвига и прилагалась к альманаху «Северные цветы»,на 1828 год, ко второму изданию «Руслана и Людмилы» (СПб., 1828), к альманаху «Подснежник» на 1829 год, а также разошлась в многочисленных оттисках и выполненных по ним новых гравюрах на меди, стали, дереве.

Когда в орбиту споров, на каком портрете более всего похож Пушкин, попала гравюра Уткина, многие современники отдали ей приоритет. Предпочитали ее и родственники поэта. Отец поэта Сергей Львович Пушкин в своих «Замечаниях на так называемую биографию А. С. Пушкина, помещенную в „Портретной и биографической галерее" „Отечественных записок"» в 1841 году, писал, что если на портрете П. Ф. Соколова «много отступлений от верности и сходства», то «лучший портрет сына... есть тот, который написан Кипренским и гравирован Уткиным».


Сохранились свидетельства, что именно по гравюрному варианту портрета Кипренского Пушкина узнавали на улицах даже незнакомые с ним люди
Жена Дельвига писала подруге при посылке гравюры Уткина: «...Вот тебе наш милый, добрый Пушкин, полюби его... Его портрет поразительно похож, как будто видишь его самого. Как бы ты его полюбила сама, если бы видела его, как я, всякий день. Это человек, который выигрывает, когда его узнаешь»

Почти столетие публика, художники, скульпторы, пушкинисты брали за образец то изображение Пушкина, которое оставил О. Кипренский. Несколько поколений, по словам художника и искусствоведа Игоря Грабаря, «жили, дышали именно этим образом»3. А сколько портретов варьировали запечатленный Кипренским образ поэта!
Итак, прижизненные пушкинские портреты акцентировали (за исключением И. Линева) те свойства поэта, которое были при-^ сущи «сыну богов, любимцу муз и вдохновенья». Они запечатлевали Поэта, гения, следуя распространенному в ту пору представлению о «жреце священного огня».

Есть в усвоенных публикой представлениях перекличка с образом романтического певца, который нарисовал сам Пушкин в «Евгении Онегине»,— это Ленский, поэт, который «...из Германии туманной Привез учености плоды, вольнолюбивые мечты, Дух пылкий и довольно странный, Всегда восторженную речь И кудри черные до плеч...»
Сам Пушкин ко второй половине 20-х годов жизнью и творчеством своим утверждал иной тип художника — человека, живущего всеми интересами эпохи, бунтаря, восстающего против мирского и вселенского зла, новатора, пророка.
Стремясь быть объективными и рисуя «с натуры», «черта в черту», живописцы подчеркнули все же наиболее общие, признанные и понятные публике впечатления о гении поэзии. Это и вызвало одобрение современников, пусть не полное их единодушие, но все же признание, что облик передан верно...

Немало поводов для размышлений дают споры, насколько верно запечатлен Пушкин, в какой мере схож поэт со своими изображениями. Нетрудно заметить, что восторженные отзывы даже о прославленных портретах не вполне согласуются с отзывами о внешнем облике Пушкина ряда его современников. Мы упоминали поразительное сходство, замеченное Никитенко, портрета Кипренского с оригиналом. Но тот же Никитенко оставил иное свидетельство. Повстречав поэта в 1827 году у А. П. Керн, он записал: «Это человек небольшого роста, на первый взгляд не представляющий ничего особенного. Если смотреть на его лицо, начиная с подбородка, то тщетно будешь искать в нем до самых глаз выражения поэтического дара. Но глаза непременно остановят вас: в них вы увидите лучи того огня, которым согреты его стихи — прекрасные, будто букет свежих весенних роз, звучные, полные силы и чувства»