В трагедии «Скупой рыцарь» отчетливо проявились некоторые общие для всего драматического цикла черты. Герои сами создают безвыходные коллизии, и их карают собственные страсти. Пушкин всюду сохраняет объективность и не вмешивается в ход действия. Однако он не устраняется от оценки идей, чувств, поступков персонажей, которая вытекает из тщательно продуманной Пушкиным композиции взаимоотношений героев, чередования событий, эпизодов, сцен. Пушкин относит действие трагедий к далеким или сравнительно отдаленным эпохам, но в трагедиях ощутимо живое дыхание пушкинской современности, ибо индивидуалистические идеи и страсти - характерные ее приметы.

Пушкин не «убегает» от действительности, а познает ее сущность, анализирует и объясняет. Тема «ужасного века, ужасных сердец» продолжается и в трагедии «Моцарт и Сальери». Сальери, как и Барон, одержим честолюбивым стремлением самоутвердиться. Ему для этого необычайно важно сознание своей гениальности, своей причастности к жрецам искусства. Щедрый Моцарт великодушно объединяет себя с Сальери, считая его таким же избранником. Но порой Сальери одолевают сомнения. Колебания Сальери знаменательны: в них отражается борьба страстей в   его душе. Он то включает себя в сойм великих, то причисляет к «чадам праха». Имена гениев - Глюка, Рафаэля, Алигьери (Данте), Гайдна, Бомарше, Буонарроти - у него на устах. Это выдает тайные мысли итальянца. Но Сальери испытывает и горькие терзания, вспоминая о своей «глухой славе».

Пушкин начинает трагедию с того момента, когда в жизни Сальери наступил перелом. «Перерожденный» Сальери произносит монолог, в котором обозревает всю прошлую жизнь и исследует причины своего теперешнего состояния. Именно сейчас, в данную минуту, у него «прояснился» ум, и он осознал, что новая идея-страсть овладела им. Позади остались детские годы, мечты, надежды, упорный труд, медленное восхождение к вершинам мастерства. Сальери достиг в искусстве «степени высокой», ему «улыбнулась» слава, он был «счастлив». Наделенный «любовию к искусству», тонко чувствующий гармонию и способный к искреннему наслаждению ею, он вложил все свои духовные силы и волю в изучение тайн музыки. На пути к их постижению он устремлялся навстречу новым знаниям, возвышаясь в собственных глазах своим упорством, постоянством. Он считал свою дорогу в искусстве единственно возможной и единственно правильной. В ней заключена высшая справедливость - за труд, испытания воли, «ранние невзгоды» непременно следует достойная плата.

Сальери, в сущности, отрицает талант, природную гениальность, как нечто, с его точки зрения, второстепенное, не связывая с ними ни свой, ни чужой успех. Сальери никогда не говорит о том, что он счастлив своим талантом, и ни один эпизод не раскрывает Сальери с этой стороны. Счастье, слава, покой пришли к Сальери благодаря «трудам, усердию, молениям». Сальери вознагражден за преданность искусству. Он получил законную мзду. Таков общий порядок, таковы устои жизни, уверен Сальери.


 






Но… явился Моцарт, и спокойствие оставило Сальери. Если трагедия «Скупой рыцарь» кончается тем, что Барон внезапно поражен бессмысленностью и бесплодностью прожитой жизни, то «Моцарт и Сальери» начинается с крушения счастья Сальери, утратившего все достигнутое. Слава Моцарта - слава его гения, его природного дара. И Сальери понимает, что одаренности можно противопоставить только одаренность, а не жертвы, принесенные ради искусства и тем более ради себя. «Бессмертный гений» дан Моцарту отнюдь не в награду любви  горящей,- он   «озаряет голову безумца, гуляки праздного». Перед этим бесспорным фактом меркнут все усилия Сальери. Сознание напрасно затраченных трудов заставляет Сальери страдать, мучительно завидовать и восстать против несправедливости. Моцарт становится для Сальери живым воплощением мировой, космической неправоты и личной обиды. Начав монолог словами всеобщего отрицания («Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет - и выше. Для меня так это ясно, как простая гамма»), Сальери постепенно суживает круг своего недовольства и замыкает его на конкретной личности («О Моцарт, Моцарт!»). В Моцарте сосредоточивается враждебное Сальери творческое начало, свойственное самой жизни, самому бытию, вечно созидающей природе. В «бунте» Сальери совместились и грозное своеволие индивидуалистического протеста, и мелочное чувство зависти. Он и страшен, покушаясь в мрачном одиночестве восстановить былое спокойствие ценой гибели Моцарта, и беззащитен, беспомощен перед очевидностью его творческой мощи. Так некогда «гордый» Сальери стал «завистником презренным», ополчился в черной злобе на весь мир и избрал жертвой своего друга Моцарта. Гениальность Моцарта кажется ему причиной его несчастий. Но разве Моцарт мешает ему жить и творить? Конечно, нет! Он даже не подозревает о мучениях Сальери.

Действие трагедии «Моцарт и Сальери» развертывается в XVIII веке, в то время, когда господствовала рационалистическая философия. Она учила, что все в мире расчислено. Сальери твердо усвоил механическую рассудочность столетия. Он давно отвел каждому явлению свое место. Музыкальные занятия он подчинил сухой и мертвенной логике. Композитор для него замкнут в сфере одних только музыкальных созвучий, и высокое искусство существует вне жизни. В искусстве Сальери находит и возвышенное, и поэтичное, а в жизни одно лишь низкое, обыденное и прозаическое. Моцарта Сальери тоже разделил на Моцарта-человека и Моцарта-композитора. По его понятиям, гений ничем не похож на простых смертных, а Моцарт в его гениальности Сальери не сомневается - противоречит его идеалу: обыкновенный человек, он играет на полу со своим сыном, влюбляется, слушает дурное исполнение нищего скрипача, не придает никакого значения тому, что он «бог» в музыке, и встречает шуткой слова Сальери, который не в силах принять единство в Моцарте гениального и обыкновенного, «гуляки праздного» и «херувима», «творца райских песен». В этом и усматривает Сальери роковую «ошибку» природы. Ведь у самого Сальери все наоборот: чтобы стать музыкантом, он презрел жизнь («Отверг я рано праздные забавы; науки, чуждые музыке, были постылы мне; упрямо и надменно от них отрекся я и предался одной музыке»), он откровенно признается: «Хоть мало жизнь люблю». В Сальери есть что-то мертвенное, его мучит «жажда смерти». Смертная истома касается и его музыкальных занятий: «Звуки умертвив, музыку я разъял, как труп. Поверил я алгеброй гармонию». Разделив сферы жизни и музыки, Сальери постоянно разрушает гармонию. Потому-то и вдохновенье приходит к нему не часто. Он охотнее наслаждается чужими произведениями, чем творит свои. В трагедии играет только Моцарт, Сальери лишь слушает.

В рационалистической эстетике XVIII века был распространен и другой взгляд: считалось, что талант сам по себе-ничто и как таковой не имеет ценности. Величие таланта зависит от того, какую пользу он приносит искусству или воспитанию нравственности. В Сальери борется грубо утилитарное представление об искусстве и непосредственное, живое чувство прекрасного, но побеждает все-таки первое. Моцарт, по мнению Сальери, совершенно бесполезен. Он «возмущает» в людях «желанье», раздвигает перед ними горизонты идеала, но смертные - «чада праха» - никогда его не достигнут, потому что для надменного Сальери люди - существа низкие. Пробужденное музыкой Моцарта «желанье» останется «бескрылым»: люди неспособны подняться на более высокую духовную ступень. Убеждение в неискоренимой порочности человека - вот что скрывается за рассуждениями Сальери о «пользе» Моцарта. И этот антигуманный взгляд Сальери обнажает его собственную нравственную испорченность. Сальери, например, не верит, что Бомарше - отравитель, но объясняет это заурядностью его натуры, открыто презирая человеческие качества своего друга («Смешон для ремесла такого»). Моцарт, напротив, убежден в нравственной чистоте Бомарше-человека, и основанием служит для Моцарта гениальность Бомарше-драматурга. Сальери, таким образом, ненавидит Моцарта и за его веру в нравственное богатство человека, в способность человека к духовному росту.