Принцип психологической разработки человеческого характера во всей его сложности и противоречиях положен в основу и третьей «маленькой трагедии» - «Каменный гость». Ее «главное лицо» - легендарный испанский соблазнитель - является одним из так называемых вечных литературных образов, который не только подвергался неоднократной разработке в различных европейских литературах и до и после Пушкина, но и получил широчайшее нарицательное значение. Тем рельефнее выступает оригинальность и своеобразие пушкинской трактовки характера Дон Гуана - умение Пушкина увидеть и показать «общий всем», многократно использованный литературный «предмет» в новом свете. Французский комедиограф Мольер дал образ Дон Жуана в сатирическом освещении, в качестве безбожного развратника-аристократа.

Немецкий романтик Гофман рисует Дон Жуана в романтическом облике мечтателя, в тщетных поисках истинной любви растрачивающего себя в чувственных наслаждениях и, наконец, возрождаемого любовью к Доне Анне. Именно в этом плане склонны были некоторые критики истолковывать и образ пушкинского Дон Гуана, опираясь на его обращение к Доне Анне: «Мне кажется, я весь переродился. Вас полюбя, люблю я добродетель» и т. п. Однако сам же Пушкин саркастически высмеивал наивность одного из критиков «Полтавы», упрекавшего его в невыдержанности образа Мазепы: «У меня сказано где-то, что Мазепа ни к кому не был привязан: критики ссылались на собственные слова гетмана, уверяющего Марию, что он любит ее больше славы, больше власти. Как отвечать на таковые критики?» («Опровержение на критики»). Еще более наивно строить характеристику «профессионального» соблазнителя Дон Гуана на его собственных уверениях, обращенных к обольщаемой им женщине. Мало того, если бы пушкинский Дон Гуан был способен навсегда полюбить одну женщину, он перестал бы тем самым быть Дон Гуаном. Значит, отпала бы и проблема анализа характера человека именно данного психического склада, а она-то и составляет одно из основных художественных заданий всех «маленьких трагедий» Пушкина.

Герой «Каменного гостя» дан в явном «отталкивании» от однолинейной - в соответствии с принципами классицизма - трактовки характера Дон Жуана Мольером. Но в противоположность романтической трактовке Гофмана Дон Гуан Пушкина не перестает быть самим собой. Любовные похождения составляют главное содержание его жизни. Однако он отнюдь не вульгарный развратник и повеса. Дон Гуан - человек эпохи Возрождения, кипящий всей полнотой жизненных сил, безбожник, бросающий смелый вызов верованиям и предрассудкам средневековья. Он дерзок и горд, страстен и бесстрашен; он вырывается из обьятий Лауры, чтобы тут же при ней принять вызов Дон Карлоса, брата которого убил на поединке. Дон Гуан в совершенстве владеет самыми разнообразными способами и приемами обольщения, но вместе с тем он искренен в каждом своем увлечении, отдает ему всего себя, он - поэт в любви, «импровизатор любовной песни».

Это парадоксальное на первый взгляд, но как раз и составляющее, по Пушкину, существо характера Дон Гуана сочетание непосредственности и расчета, огня и холода, ветреной беспечности и искреннего чувства полностью проявляется в сцене финального объяснения с Доной Анной. Называя героя Дон Гуан вместо принятого Дон Жуан, Пушкин хотел более точно передать испанское произношение этого имени. ком любовных речей; теперь он не только убеждает ее, но и покоряет бурной стремительностью переживаний. Он повергает Дону Анну тш одного чувства в другое, прямо противоположное; до предела возбуждает ее женское любопытство, чтобы удовлетворить его самым смелым и неожиданным признанием. Он сбрасывает с себя теперь и другую свою маску - влюбленного кавалера: напомнив Доне Анне о долге мщения за убитого мужа, с непостижимой дерзостью объявляет, что он-то и есть столь ненавистный ей «по долгу чести» «злодей» - Дон Гуан.



 





Наконец, выражая готовность немедленно погибнуть от ее руки, он окончательно и бесповоротно сламывает ее внутреннее сопротивление; чувство ненависти мгновенно сменяется любовным чувством. О том, что вся эта сцена со стороны Дон Гуана - нарочитая, тонкая и острая игра, прямо свидетельствует его реплика «про себя»: «Идет к развязке дело!»,- предшествующая раскрытию им своего настоящего имени. Но эта игра, полная риска и прямой смертельной опасности для самого Дон Гуана. Ведь он, конечно, не уклонился бы от удара, если бы Дона Анна, безотчетно повинуясь «долгу чести», выполнила то, о чем говорила: вонзила бы кинжал в его грудь. Порукой тому - гордое и смелое поведение Дон Гуана в финальной сцене со статуей командора.

Заканчивая этим пьесу, Пушкин полностью следует традиционно-легендарной разработке сюжета. Но здесь это не торжество старины над новизной, средневековых верований и условной морали над ее дерзким нарушителем. Тонкий и весьма сочувственный анализ образа пушкинского героя как человека «высшей природы» В. Г. Белинский заканчивает указанием, что Дон Гуан, посвятивший свою жизнь одному лишь «наслаждению любовью, не отдаваясь, однако ж, ни одной женщине исключительно», и потому для удовлетворения своего «одностороннего стремления» вынужденный «губить женщин, по их положению в обществе», стоит на «ложном пути», поступает «безнравственно». Поэтому драма Пушкина «непременно должна была разрешиться трагически» - гибелью Дон Гуана (VII, 575). Однако это последнее замечание может быть отнесено не только к пьесе Пушкина, но и ко всей традиционной разработке легенды о Дон Жуане. Между тем Пушкин дает несравненно более глубокую, чем обычно, мотивировку трагической гибели героя.

В своем отношении к Дон Гуану и его любовным похождениям Пушкин чужд традиционного морализирования. Более того, его герой, любящий жизнь и ее наслаждения и смело играющий со смертью, веселый, предприимчивый, беспечно-дерзкий и всегда влюбленный, вызывает к себе невольную симпатию, и не только со стороны обольщенных им женщин. В эпизоде с Лаурой и Дон Карлосом и в особенности в сцене второго признания Доне Анне необыкновенно ярко и художественно убедительно раскрывается секрет неотразимой привлекательности героя, его непреодолимого обаяния. Есть в нем и какая-то пленительная детскость. «Я счастлив! (…) Я счастлив как ребенок!» - в восторге восклицает он, добившись у Доны Анны согласия на свидание, и снова: «Я счастлив! Я петь готов, я рад весь мир обнять!» Но в своем беспечном и бездумном эгоизме, в своей готовности обнять весь мир только потому, что сам он чувствует себя до краев переполненным счастьем, Дон Гуан совершает тягчайшее нравственное преступление, превосходящее все то, что делалось им до сих пор (обольщения, убийства на дуэлях своих соперников): зовет статую убитого им командора прийти к дому своей вдовы и «стать у двери на часах», пока он, его убийца, будет наслаждаться ее ласками (так выразительно изменяется Пушкиным традиционный мотив приглашения Дон Жуаном статуи к себе на ужин). Именно в этом-то, действительно кощунственном, приглашении командора, а не просто в любовных похождениях героя художественно вскрывается Пушкиным глубочайшая аморальность эгоистического донжуанства.

Такой же широкой и вольной кистью написаны Пушкиным и остальные образы его «маленьких трагедий». Вместе с тем не только в облике «главного лица», но и в образах актрисы Лауры - своего рода женской «параллели» Дон Гуану, красавицы Доны Анны, таящей под своим «вдовьим черным покрывалом» и грациозную женскую кокетливость, и жажду никогда еще по-настоящему не испытанного страстного любовного чувства, и в образе резко контрастного Дон Гуану угрюмого и фанатичного Дон Карлоса чувствуется испанский колорит.